Словарь афоризмов русских писателей
Шрифт:
Поэзия была для него <Пушкина> святыня — точно какой-то храм. Не входил он туда неопрятный и неприбранный…
Поэт на поприще слова должен быть так же безукоризнен, как и всякий другой на своем поприще.
Поэты берутся не откуда же нибудь из-за моря, но исходят из своего народа. Это — огни, из него же излетевшие, передовые вестники
Пред вами громада — русский язык! Наслажденье глубокое зовет вас, наслажденье погрузиться во всю неизмеримость его и изловить чудные законы его… Начните с первоначальных оснований.
При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте… В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство…
Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором.
Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями.
Русь! Русь! вижу тебя из моего чудного прекрасного далека… но какая же непостижимая тайная сила влечет к себе?
Русь!.. Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?
Сам необыкновенный язык наш есть еще тайна. В нем все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твердых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой, как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая с одной стороны высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность таким образом в одной и той же речи восходить до высоты, недоступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанию непонятливейшего человека.
Сверх того поэты наши сделали добро уже тем, что разнесли благозвучие дотоле небывалое. Не знаю, в какой другой литературе показали стихотворцы такое бесконечное разнообразие оттенков звука, чему отчасти, разумеется, способствовал сам поэтический язык наш.
Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное умно-худощавое слово немец, но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово.
Сила
Склонностей ведь удержать никак нельзя.
Сколько есть людей, которые судят, говорят и толкуют потому, что все суждения поднесены почти готовые, и которые сами от себя вовсе не толковали бы, не судили, не говорили.
Слава не может насытить и дать наслаждение тому, кто украл ее, а не заслужил; она производит постоянный трепет только в достойном ее.
Смелое более всего доступно, сильнее и просторнее раздвигает душу, особливо в юности, которая вся еще жаждет одного необыкновенного.
Смех — великое дело: он не отнимает ни жизни, ни имения, но перед ним виновный — как связанный заяц.
Стоит только попристальнее вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою.
Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все страдающие становятся тебе понятны и почти знаешь, что сказать им.
Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.
Страх прилипчивее чумы и сообщается вмиг.
Судьба захочет, так завтра же увидимся.
Театр — это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра.
Только тот труд, который заставляет целиком всего человека обратиться к себе и уйти в себя, есть наш избавитель.
Тон вопроса дает тон ответу. Сделай вопрос напыщенный, получишь и ответ напыщенный…
У писателя только и есть один учитель — сами читатели.
Убийца не имеет права жить на свете.
Уже давно было сказано на свете, что слог у писателя образуется тогда, когда он знает хорошо того, кому пишет.
Ум и вкус человека представляют странное явление: прежде нежели достигнет истины, он столько даст объездов, столько наделает несообразностей, неправильностей, ложного, что после дивится сам своей недогадливости.