Словарь имен собственных. Метафизика труб (сборник)
Шрифт:
– Твоя мать все еще больна, – отвечал он.
Так прошло несколько месяцев. Кроме отца, никто не навестил Плектруду – ни девочки из училища, ни домашние, ни соученики из ее прежнего коллежа: для всех она стала чужой.
Целыми днями она лежала в постели, ровно ничего не делая. Не хотела читать ни книг, ни газет. Отказывалась смотреть телевизор. Врачи констатировали глубокую депрессию.
Кроме того, она не могла проглотить ни кусочка пищи. Хорошо еще, что была капельница. Но и она внушала Плектруде отвращение:
С наступлением весны Плектруду привезли домой. Ей не терпелось увидеть мать, однако к матери ее не пустили. Плектруда возмутилась:
– Да что же происходит? Может, она умерла?
– Нет, она жива. Но не хочет, чтобы ты видела ее в таком состоянии.
Этого Плектруда уже не могла вынести. Дождавшись, когда сестры уйдут в лицей, а отец на работу, она встала с постели; теперь она уже могла передвигаться на костылях.
Добравшись до родительской спальни, она увидела Клеманс, погруженную в сон. Сначала девочке почудилось, что мать мертва: лицо у нее было серое, она выглядела еще более истощенной, чем сама Плектруда. Дочь упала на ее постель, обливаясь горючими слезами:
– Мама! Мамочка!
Клеманс открыла глаза и сказала:
– Тебе же запретили входить сюда.
– Но мне так хотелось тебя увидеть! Не ругай меня, теперь я хоть буду знать, что с тобой. И раз ты жива, все остальное мне безразлично. Только нужно начать есть, и ты выздоровеешь, мы обе выздоровеем, поверь мне!
Но тут она заметила, что мать смотрит на нее холодно и не пытается обнять.
– Мама, обними меня, пожалуйста!
Однако Клеманс даже не шевельнулась.
– Бедная моя, ты, наверно, слишком слаба.
Приподнявшись, она взглянула на мать. Как же та изменилась! В ее глазах не было ни капли тепла, словно что-то умерло в ней. Но Плектруда отогнала страшную мысль.
Она сказала себе: «Мама перевоплотилась в меня. Она перестала есть потому, что я не ела. Если я начну есть, начнет и она. Поправлюсь я, поправится и она».
Девочка дотащилась до кухни и нашла там плитку шоколада. Вернувшись в спальню, она села рядом с Клеманс.
– Смотри, мама, я ем.
Шоколад буквально обжег ей рот, отвыкший принимать пищу, особенно такую сладкую и жирную. Плектруда силилась не показывать, до чего ей противно.
– Это молочный шоколад, мам, в нем много кальция. Он мне полезен.
Значит, вот что такое еда! Внутренности Плектруды содрогались, желудок выворачивался наизнанку, она испугалась, что сейчас потеряет сознание, но нет, в обморок она не упала, просто ее стошнило – прямо на колени.
Пристыженная, убитая, она застыла, глядя на плоды своего труда.
И тут-то ее мать сказала – сухо и внятно:
– Ты мне отвратительна.
Плектруда повернула голову и встретила ледяной взгляд женщины, произнесшей этот приговор. Девочка была не в силах
Вернувшись к себе, Плектруда рухнула на кровать и долго рыдала, пока не выплакала все слезы и не забылась сном.
Проснулась она с невероятным ощущением: ей хотелось есть.
Она попросила Беатрису, которая уже пришла из лицея, дать ей чего-нибудь перекусить.
– Ура-а-а! – завопила сестра и тотчас притащила хлеб, сыр, компот, ветчину и шоколад.
Девочка не притронулась только к шоколаду – он напомнил ей недавнюю рвоту, – зато жадно проглотила все остальное.
Беатриса ликовала.
К Плектруде вернулся аппетит. И это была не булимия, а здоровый молодой аппетит. Теперь она ела трижды в день, много и со вкусом, особенно налегая на сыр, – видимо, ее организм больше всего нуждался в этом продукте. Отец и сестры Плектруды были в восторге.
При таком рационе девочка стала быстро набирать вес. Когда она достигла сорока килограммов, лицо ее вновь расцвело. Дело шло на поправку. Плектруду даже не мучили за столом угрызения совести, что совсем уж невероятно для бывших анорексиков.
Как она и предвидела, ее выздоровление помогло оправиться матери. Клеманс наконец вышла из спальни и встретилась с дочерью, которую не видела с того дня, как ее вырвало. Огорошенно взглянув на Плектруду, она воскликнула:
– Как же ты растолстела!
– Да, мама, – пролепетала девочка.
– Вот те на! Раньше ты была такая хорошенькая!
– А сейчас я тебе не нравлюсь?
– Нет. Ты слишком толстая.
– Ну что ты говоришь, мамочка! Я вешу всего сорок кило.
– Вот именно: ты прибавила восемь килограммов.
– Но это было необходимо!
– Ты так говоришь просто для очистки совести. Тебе требовался кальций, а не лишний вес. Неужели ты думаешь, что похожа на балерину в таком виде?
– Но я все равно не смогу больше танцевать. Я уже никогда не буду балериной. Не мучь меня, мне и так больно!
– Если бы тебе действительно было больно, ты бы не ела с таким аппетитом.
Самое страшное заключалось в тоне, каким все это говорилось.
– Почему ты так со мной разговариваешь? Как будто я тебе больше не дочь!
– Ты никогда не была мне дочерью.
И Клеманс рассказала все: о Люсетте, о Фабьене, о том, что Люсетта убила Фабьена, о рождении Плектруды в тюрьме, о самоубийстве Люсетты.
– Что за бред! – простонала Плектруда.
– Спроси у своего отца – то есть у дяди, – если не веришь мне.
Когда прошло первое потрясение, девочка с трудом выговорила:
– Почему же ты сказала мне об этом именно сегодня?
– Ну, когда-нибудь нужно было сказать, так почему не сейчас?