Словарь запрещенного языка
Шрифт:
Через несколько лет еврейские школы Баку были объединены общим руководством. Руководителем всех школ избирается Шапиро.
Работая в школе, Файтель Львович тратит много времени на общественно-просветительскую работу и с большим интересом изучает жизнь горских евреев, часто выезжает в районы Кубы, Дербента и Нальчика, помогает создавать школы, организует семинары для учителей, собирает фольклорный и исторический материалы.
Позже, уже живя в Москве, на ученом совете Института истории и этнографии Академии наук он сделал доклад «Горские евреи-таты», получивший очень высокую оценку членов ученого совета. Ему предложили оформить эту работу и защитить ученую степень, потому что такая работа обычно приравнивается к докторской диссертации[3]. Материал о горских евреях через Рахиль Павловну Марголину был передан в дар Иерусалимскому университету.
Несмотря на невероятную занятость, он всегда находил время для семьи и друзей.
Помню его, медленно шагающего по Верхне-Приютской и Большой Морской улицам, с ближайшими друзьями-соседями Бакуниным и Якоби, всегда спорящими о путях еврейской школы.
В Баку мы жили в большой удобной квартире на Верхне-Приютской в доме №157. Это был гостеприимный дом заведующего еврейской школой (вероятно, типичный для неортодоксального интеллигентного еврея того времени).
В дни еврейских праздников в нашем доме всегда было шумно. Мама радушно принимала гостей — в большинстве это были учителя школы, папины коллеги. Говорили по-русски, но всегда соблюдали все еврейские традиции.
В синагоге у папы было почетное место. Он очень любил канторское пение, но дома никогда не молился.
Но самые приятные воспоминания, когда он выходил гулять со мной и младшей сестренкой, и к нам присоединялись мои подружки Рахиль Бакунина, Соня Якоби и Ида Кремень. Мы наперебой задавали ему вопросы, он всегда отвечал шуткой, веселя нас.
С большим вниманием слушали его воспоминания о детстве, о жизни в маленьком местечке.
Перед еврейскими праздниками папа всегда рассказывал нам их историю. Как-то к празднику Суккот объявил среди нас конкурс на лучший шалаш размером 20x20 см. Из командировок и поездок всегда привозил маме и всем детям подарки.
Отец уделял детям много внимания. Я помню, как он следил, чтобы мы быстро и аккуратно стелили свои постели. Давал время и с часами в руках следил за выполнением. Досрочная работа поощрялась. Я получала 5 коп. на мороженое. Мороженое в то время возили на небольшой тележке, и мороженщик ложкой из бачка выкладывал порцию между круглыми вафельками, на которых были имена: Миша, Лида, Соня, Катя и другие.
Отец не выносил вранья, и, если уличал в нем, мы получали по рукам не фигурально, а по-настоящему. Это было действительно больно.
Учась уже и школе (5—7-й классы), я приходила к папе с каким-либо вопросом, чаще всего мне была нужна помощь в решении арифметической задачи. Первым вопросом отца было: «Скажи твой план решения?» А потом, с моей точки зрения, начиналось нудное объяснение предыдущего материала. А я возражала, что мне эго не надо, и чтобы он объяснил мне, как решать именно эту задачу.
Отец, видимо, очень любил математику, знал многочисленные приемы устного счета (сейчас в школах, к сожалению, устному счету не уделяется внимания, все заменили счетные машинки, и у многих учеников — наручные часы с программным счетным устройством.)
Может быть, эти уроки и подтолкнули меня к тому, чтобы стать учителем математики. Но в те далекие времена моего детства я часто уходила от отца в слезах, т.к. он отказывался мне помочь, прежде чем я не повторю такой-то раздел. Такое глубокое знание математики (в пределах средней школы) было достигнуто исключительно самостоятельной учебой.
Отец получил образование и религиозное, и юридическое, и историко-филологическое, но математика (пожалуй, еще и история) оставалась одной из любимых его наук. Часто в часы досуга отец лежал и решал задачи повышенной сложности и математические головоломки Перельмана.
***
К нам приехал из Бобруйска дедушка, папин отец. Я помню только бороду, щекотавшую меня, когда я сидела у него па коленях, и аромат белых грибов, привезенных из Белоруссии.
Папина семья, братья и сестры, отличались добротой. Папа, получив какие-либо заработанные деньги, спешил поделиться ими со всеми дочерьми. Очень любил делать подарки своим друзьям, сопровождая их шутливыми стихотворными посланиями.
Брат его Моисей (я его помню до женитьбы) много времени уделял нам (мне и младшей сестре). Придумывал интересные поездки, водил в театр, всегда покупая сладости и мороженое. К праздничным дням мы получали подарки. Все это было с выдумкой, фантазией, вниманием.
Сестра Гися была исключительно гостеприимной хозяйкой, но она жила в Бобруйске, Минске, и я с ней сблизилась, к сожалению, уже много позже, приезжая в гости из Москвы в Минск.
Брат Буля несколько лет жил с нами в Баку. Это были тяжелые годы (1917—1922). Он работал на танкере в Каспийском море и приезжал домой с продуктами: вяленая рыба, мешок пшена. Кстати, пшенная каша с сахаром была одним из любимых блюд отца. Потом, уже живя опять в Бобруйске, он на 1/4 облигаций золотого займа выиграл 25000 рублей (это были тогда очень большие деньги) и тут же разделил поровну всем близким, родным, оставив себе только пятую часть.
После вторичной женитьбы деда родился еще один брат Самуил, и он также по наследству от отца получил большую порцию доброты в своем характере[4].
***
1917—1918 годы. Кругом бушует война: то турки, то англичане, то межнациональная борьба, переходящая в резню, то наступают красные, то белые. Отцу 39 лет. Его призывают в армию, но комиссия при комиссаре по мобилизации даст отсрочку на время нахождения в должности директора школы.
В 1918 году опять в начале учебного года рождается третья дочь — Сарра. Папа любил шутить: «Драй техтер аф а лайтишн гелехтер» («Три дочери людям на смех»).
Отец был очень цельным, целеустремленным и невероятно работоспособным. Но я помню случай, когда он проявил себя как очень мужественный человек. Это случилось не то в 1918, не то в 1919 году. Точной даты я не помню, да это и не имеет никакого значения.
Мы жили в двухэтажном доме на Верхне-Приютской улице на 2-м этаже. В городе было неспокойно. К нам в окно залетела пуля, но, к счастью, пострадало только стекло и напольная ваза. В комнате никого не было.
И мы перебрались к маминому родственнику Льву Гальперину, жившему в нашем же подъезде на 1-м этаже, там были хорошие ставни. Однажды в эту квартиру зашла группа вооруженных турок и потребовала золота. У папы на руке было обручальное кольцо. Он заложил руки за спину и снял его. К счастью, кольцо упало на ковер и не было звона.