Словарь запрещенного языка
Шрифт:
Рахиль Павловна была красивой интеллигентной женщиной, по образованию историк. Она была одинока, единственный любимый сын погиб на фронте.
Болезнь мамы прогрессировала, она совсем отошла от всех обязанностей по дому.
Рахиль Павловна все больше времени уделяла работе отца и больной матери. Теперь, с высоты моих лет, я понимаю, что между ними была красивая, большая дружба и любовь. И это чувство, безусловно, украсило последние годы папиной жизни. Рахиль Павловна вскоре после смерти отца получила разрешение на отъезд в Израиль. Она застала только сестер, родных и друзей (мать умерла). К сожалению, ее жизнь оборвалась очень трагично. Ее сбила машина, когда она направлялась в гости к родным на бар-мицву.
Продолжая
Пишет ученым-иудаистам Израиля и Америки[5], просит выслать книги, учебники, словари. Ученые откликнулись на просьбы Шапиро, и теперь книжные полки в комнате отца заполнились поэтическими переводами Шленского, сочинениями Агнона, чудесными переводами детских сказок Чуковского. Особую радость доставляли словари и специальная литература о языке иврит.
Кстати, интересна судьба этой довольно уникальной для того времени библиотеки. После смерти отца Брагинский просил передать все книги на иврите в дар Библиотеке иностранной литературы, там в то время директором была дочь Косыгина и открывался отдел еврейской литературы (я согласилась, чего не могу простить себе). Было обещано, что на каждой книге будет печатка «Из личной библиотеки Ф. Л. Шапиро». Образец мне показали. За книгами пришел И. Брагинский и М.Занд. Забрали все, оставив нам только длинный список. Вскоре я узнала, что почти все книги сложены в подвал и читатели не могут ими пользоваться. Вернуть книги не удалось.
Работа отца была сложной, так как в доме во время работы над словарем даже не было пишущей машинки с еврейским шрифтом. Каждое слово надо было сдавать на отдельных карточках. В этой работе, конечно, неоценимую помощь оказывали Рахиль Павловна и Абрам Рубинштейн.
Издательство условно приняло заявку и запросило отзывы о целесообразности выпуска иврит-русского словаря. В отзыве, полученном из Института востоковедения за подписью Гафурова за № 320/670 говорится: «Институт одобряет предложение об издании иврит-русского словаря».
Из отзыва Института международных отношений от 19.09.1957г.: «Издание иврит-русского словаря имеет большое научное значение, ибо зарождение новоеврейского языка на базе давно уже мертвого древнееврейского языка и превращение его в государственный язык представляет собой исключительное явление в истории языков. Он мог бы являться также пособием для семитологов, в частности арабистов, которые могли бы заниматься этим языком в сравнительном плане. Поэтому кафедра арабского, персидского и пушту языков приветствовала бы издание упомянутого словаря».
Институт восточных языков в поддержку выпуска словаря пишет:
1) «Это будет первый иврит-русский словарь, что очень важно с точки зрения такой науки, как семитология. Этим словарем заинтересуется ряд научных учреждений, которые занимаются филологией, этнографией, историей материальной культуры;
2) Он необходим всем, изучающим семитские языки (арабский, эфиопский);
3) Иврит изучается в ряде вузов (Ленинград, Тбилиси). Институт заинтересован в издании такового словаря и просит включить его в план».
Издательство включает его в план издания.
Была уже договоренность, что грамматический очерк и общее редактирование возьмет на себя известный востоковед проф. Б. М. Гранде. В проспекте Книготорга напечатали, что иврит-русский словарь будет выпущен издательством (если память мне не изменяет) в 1957 году тиражом 200 ООО цена 1 рубль 68 копеек. В проспекте следующего года дата выпуска изменена на 1958 год.
***
Неожиданно приходит новая помощь. Приехав в Москву на съезд партии, пришел познакомиться с отцом Микунис (секретарь ЦК Компартии Израиля). Нам всем было очень интересно послушать его рассказы о жизни Израиля. Было много вопросов, на которые хотели получить ответ. Мой муж Наум Абрамович Аккерман работал в закрытом институте и там давал подписку, что не будет встречаться с иностранцами. И он, сгорая от желания узнать что-либо подробнее об Израиле, все же не решился выйти из нашей комнаты. Микунис довольно долго нам рассказывал о жизни Израиля, отвечал на многочисленные вопросы. Я помню его слова, что он отдал бы свою жизнь за мир с арабами, но, к сожалению, в ближайшие годы это невозможно. Выписал отцу ежедневную израильскую газету. Она приходила к нам в дом до самой его смерти. Отец прочитывал газету с первой до последней строчки и выписывал все новые слова, вошедшие в обиход за последние годы. Читая газеты, отец восхищался совершенством и необыкновенной логичностью языка, той бережностью, с которой передавали его из поколения в поколение. Поражался, как можно из одного слова, взятого из Танаха, составить десятки слов, так оригинально и образно объяснявших предмет или то или иное действие. Отец с еще большей энергией продолжал работу, но когда словарь был закончен, из издательства пришло извещение, что издание словаря исключено из плана, так как в данное время его выход не актуален.
И вот тогда начинается настоящая борьба «Давида с Голиафом», одинокого старого еврея с грандиозной, сплоченной, враждебной, бюрократической, антисемитской советской властью.
Он пишет, ходит, убеждает, добивается приема в ЦК, проявляет исключительную находчивость (нигде не упоминая, что словарь, может быть, нужен евреям), доказывая необходимость в словаре и добивается своего — словарь снова принят к изданию, но уже со значительно уменьшенным тиражом. Вместо 200000 всего 25000.
Выход словаря в свет становится делом жизни отца.
В типографии не было еврейского шрифта. Заказывать новый требовало времени. Помогают найти подходящий шрифт (нашли в полуразрушенной типографии при старой синагоге города Вильнюса). Там не было буквы «хэй» и раздел слов, начинающихся с нее, начинается с буквы «хет». К сожалению, это вносило путаницу.
Отец торопится, он хочет довести дело до конца, понимая, что ему отпущен малый срок.
Издательство не соглашается (пришло указание сверху) печатать книгу справа налево, и отец вынужден пойти на эту уступку.
По его настоянию и за его счет многократно рассыпали страницы набора, чтобы можно было вставить новые слова, найденные в последних номерах газет или услышанные по радио (в то время «Голос Израиля» на иврите не глушили, и отец каждую передачу слушал с бумагой и карандашом в руке).
* * *
1957 год был годом золотой свадьбы родителей. Мы были счастливы. Я тщательно готовилась к этому дню. Из нашей комнаты вытащили всю мебель. Все столы и стулья квартиры поставили в ней. За столом было более 40 человек близких и родных.
Коронным номером на столе был креплах[6]. Всей семьей мы их лепили двое суток. Креплах мы делали всегда на все праздничные знаменательные дни семьи. А здесь для такого количества гостей это была очень утомительная и трудная работа.
Выпустили семейную стенную газету под тем же названием «Креплах». Я ее хранила много лет, но сейчас остались только воспоминания.
Мама была больна, не узнавала приходящих, но еще была человеком, сидела рядом с папой, за ней надо было очень внимательно следить, не спускать глаз. Уже будучи тяжело больной, она была еще очень красива. Только после смерти папы (мама умерла через год после него) мы поняли, каким невероятно тяжелым трудом был уход за мамой. Мы искали помощниц.