Слово о бессловесном
Шрифт:
А что сейчас происходит в ряде мест с таким прекрасным животным, как степная антилопа сайгак? Стада сайгаков (и немалые стада) есть и у нас в отдалённых районах Задонья, в Астраханской области, в Ставрополье. Мне не раз приходилось любоваться сайгаками в калмыцкой степи, на Чёрных землях. Выйдешь, бывало, на утренней заре в степь, не успеешь отойти от приютившей тебя одинокой чабанской кошары – и вдруг увидишь мирное стадо антилоп: вытянувшись в одну линию, пощипывают траву грациозные ланки, возле них бродят малыши, а чуть поодаль, точно изваяние, настороженно подняв горбоносую голову, едва заметно шевеля ноздрями, стоит вожак стада, могучий красавец рогаль. Взойдёт солнце, степь заиграет радужным мерцанием росы, ветер донесёт до тебя щемяще-горький душок полыни. Но вот, глядишь, где-нибудь в солончаковой западине жёлтым пятном мелькнёт остроухий бродяга-корсак или, распластав метровые крылья, проплывёт белохвостый орлан, и вспугнутое стадо сайгаков ринется в сторону, промчится по желтеющим травам и мгновенно исчезнет за горизонтом.
От любого хищника уйдёт тонконогий, быстрый, как ветер, сторожкий сайгак. Не уйти ему только от автомобиля. И люди, именующие себя «охотниками», знают это. Выедет компания таких «охотников» на ГАЗе, ЗИСе или «Победе», наткнётся на стадо сайгаков, и начинается неравный поединок между автомобильным мотором и сайгачьим сердцем. Вначале даже кажется, что сайгаки уйдут: пригнув головы, расстилаются они в сумасшедшем беге, мчатся так, что за ними не поспевает автомобиль. Но шофёр развивает всё большую скорость, и расстояние между машиной и мчащимся стадом неумолимо сокращается. Вот, едва слышно заблеяв, свалится на землю недавно рождённый белесоватый сайгачёнок, вот замедлит бег выбившееся из сил храпящее стадо и… начинается массовый расстрел. «Охотники» доверху набьют кузов машины окровавленными тушами животных, равнодушно глянут, как во все стороны разбегаются недобитые подранки, и едут дальше – искать новое стадо.
Я говорю не об отдельных вылазках жестоких браконьеров. Нет, массовое заганивание и убой сайгаков с машин, ночное приманивание сайгачьих стад светом фар и чудовищное избиение ослеплённых животных стали легальной формой мясозаготовок. Большие группы «охотников» вполне официально заключают с соответствующими организациями договоры на отстрел тысяч сайгаков, подбирают себе грузовые автомобили, получают боеприпасы и совершенно открыто отправляются на степной разбой.
Можно нисколько не сомневаться в том, что при тех «контрольных цифрах», которые получают и перевыполняют именующие себя «охотниками» мясозаготовители, при том повсеместном «моторизованном» браконьерстве у нас очень скоро сайгаки останутся только в зоологических парках.
Я не раз задавал себе и другим вопрос: что же является основной причиной резкого уменьшения дичи? И мы сходились на одном: у нас очень плохо организовано охотничье хозяйство. Если в заповедниках и в специальных приписных угодьях егери хоть кое-как следят и пытаются бороться с браконьерством, то в «диких», «неприписных» местах (а ведь из таких «диких» мест, собственно, и состоит вся наша природа) рьяные браконьеры творят всё, что им заблагорассудится: не соблюдают никаких сроков и правил охоты, добывают дичь всеми запрещёнными способами, во множестве разоряют в плавнях птичьи гнёзда, расстреливают неподнявшихся на крыло птенцов – в общем, истребляют вокруг себя всё живое.
В сёлах и городах страны у нас скопилось огромное количество охотничьих ружей – начиная от прадедовских шомполок и кончая новейшими бокфлинтами. Подавляющее большинство этих ружей не числится ни на каком учёте, нигде не зарегистрировано, а владельцы ружей, взрослые и подростки, не имеющие никаких охотничьих билетов, охотятся в любое время года. Дробь и порох они могут купить на каждом базаре; нет дроби – заряжают патроны рублеными гвоздями и совершенно безнаказанно расстреливают любую попавшуюся под руку дичь. И поэтому получается так: более миллиона советских охотников, имея на руках оплаченные билеты и подписанные путёвки, терпеливо дожидаясь (а кое-кто и не дожидаясь) открытия сроков охоты, как правило, ходят в пустой след, так как дичь, и местная и перелётная, задолго до срока охоты начисто уничтожается никем не учтённой армией браконьеров.
У нас нет настоящего контроля над тем, что делают в лесу, в плавнях, в степи миллионы легальных и нелегальных охотников, где, когда и сколько они отстреливают дичи. Наша так называемая «общественная охотничья инспектура») никем не инструктируется и не проверяется. Зачастую же бывает так, что инспектор и сам принимает горячее участие в браконьерских вылазках – ведь всё равно с него никто ничего не спрашивает. Что же касается руководителей охотничьих обществ и сотрудников госохотинспекции, то многие из них отсиживаются в кабинетах и довольствуются подшивкой дутых, высосанных из пальцев сводок, которые составляются штатными и «общественными» инспекторами.
К сожалению, ни сельсоветы, ни милиция даже не пытаются отобрать у браконьеров тысячи нигде не зарегистрированных ружей, редко кого штрафуют и ещё реже привлекают к ответственности.
А нам, людям социалистического общества, надо по-настоящему организовать охрану природы в самом широком масштабе, восстановить в среде животных и птиц всё то, что поредело или близко к исчезновению. Ведь сумели же мы сохранить, уберечь красавцев лосей, этих великолепных обитателей наших лесов!
III
Нашей человечьей защиты ждут не только воздушные кочевники, не только безмолвные четвероногие жители лесов, степей и тундры. Давно уже пришла пора защитить от хищнического истребления рыбу.
Во всём мире, на всех материках с каждым годом ширится гидростроительство. Сейчас оно приобретает поистине невиданные масштабы. Вооружённые сложной техникой люди меняют русла широких рек, возводят длиннейшие плотины, прорывают многовёрстные оросительные каналы.
Однако, наряду с той бесспорной пользой, которую получает обуздывающий реки человек-строитель, уже теперь видны наши утраты. Если упоённый техническими победами человек безучастно пройдёт мимо этих утрат, не заметит их, – они могут стать невозместимыми.
Меняя русла рек, преграждая плотинами их течение, мы тотчас же пресекаем тысячелетний миграционный путь рыбы, идущей к речным верховьям для нереста, мы отрезаем рыбу от её многовековых естественных нерестилищ, куда она стремится, влекомая могучим инстинктом размножения.
На основании каких данных намечаются цифры добычи рыбы в реках? Говорят, на основании научных прогнозов о состоянии рыбьих стад определённого водоёма на предстоящий сезон. Причём, если верить словам представителей промысловых учреждений, при составлении прогнозов учитывается всё: количество спасённых мальков, количество пропущенных на нерестилище рыбопроизводителей и тому подобное, – словом, прогноз как будто основывается на строгом научном расчёте.
Посмотрим же, каков этот расчёт. Вот, скажем, бригада по спасению молоди прокопала ров от поля, в котором упала весенняя вода, до берега реки. Лицо контролирующее вынуло часы, глянуло на небрежно установленную контрольную ловушку; и произнесло:
– Ладно! Запишем в сводке – тридцать миллионов мальков…
Сводка пошла куда следует, и на основании такой «филькиной грамоты» и подобных ей «сведений» весьма компетентные люди решили: отлично, значит, на будущий сезон можно запланировать этой артели столько-то тысяч центнеров рыбы, этой – столько-то, а по всей реке – столько-то. Результаты такого, с позволения сказать, «планирования», налицо: за двадцать последних лет добыча рыбы в Азово-Донском бассейне, например, снизилась в три раза.