Слово о словах
Шрифт:
Этого мало. Внутри огромной группы слов-существительных можно найти множество меньших разрядов, В них зачастую это «человеческое» воплощено еще с большей ясностью.
Вот два других списочка слов:
передничек
вино
паренек
молоко
голубенький
керосин
быстренько
квас
девчурка
серная кислота
Если я еще раз предложу вам приписать нашу «воду» к наиболее подходящему столицу, вы опять не затруднитесь: просто и уверенно вы припишите ее к правому
Но представьте себе, что я вам задал не слово «вода», а почти ему равное слово «водичка». Тут уже вы впадете в легкое сомнение. Слово «водичка» тоже означает жидкость, как будто и ему место в том же правом столбце. А вместе с тем есть ведь полная возможность – пристегнуть его к левому списочку. Почему? По очень своеобразным основаниям: и «водичку», и «девчурку», и «паренька», и даже такие слова, как «быстренько» или «голубенький», сближает наше человеческое отношение к тому, о чем мы говорим, – отношение не то ласковое, не то пренебрежительное. Близкое же и даже родственное «водичке», слово «вода» в этом нашем левом списке выглядело бы совершенно не на месте: никакого отношения к другим входящим туда словам у него нет.
Вопрос, который я сейчас перед вами разбираю, по внешности прост и несуществен. Но он столь важен и сложен на деле, что у меня всё время возникает сомнение: поняли ли вы меня? Поэтому я приведу еще один пример. Он с еще большей ясностью должен будет показать, что любое слово является не просто обозначением чего-то существующего в мире. Нет, оно обязательно передает еще и наше отношение к тому, что существует. Ведь нарисовав или вылепив из глины лошадь, вы вряд ли сможете этим рисунком выразить разницу между «лошадью», «лошаденкой» и «лошадкой»; словами же это можно сделать очень легко. Между тем разница эта – разве она заключена в самом животном? Нет, только в моем отношении к нему. Я никогда не скажу: «Дуб – растение, а лошаденка – животное», но я спокойно могу одну и ту же клячу то нежно назвать «лошадкой», то сухо и строго «лошадью».
Вот еще две колонки слов:
зайчишка
собачка
крокодилище
воронища
брат
труба
пирожок
ложечка
бродяга
щука
И тут для вас будет нетрудным сообразить, что слово «вода» следует отнести к правой колонке: чего уж проще – оно ведь женского рода! Да, это бесспорно так. Но разве к «женскому роду» принадлежит само вещество «вода»? Оно ничуть не более похоже на женщину, чем квас или одеколон, которые, однако, относятся к роду мужскому. Очевидно, к тому или иному роду принадлежат вовсе не вещи, – наши слова. А мы с вами, слыша то или иное из них, мгновенно не только понимаем его «вещественное» значение, но еще учитываем и этот его «род».
Таким образом, произнесено слово, одно-единственное слово, в четыре, пять, семь звуков. Оно дошло до нас, и мы сразу же воспринимаем все разнообразные отлички, в нем заключенные: принадлежность к разряду существительных или глаголов; принадлежность к словам, означающим живые существа или неживые предметы; принадлежность к группе слов, выражающих ласковое, презрительное или еще какое-нибудь отношение говорящего к называемой вещи; принадлежность к одной из трех странных категорий – слов мужского, женского или среднего рода… Все они заключены в тех же нескольких сцепленных между собою звуках. Разве это не удивительно? Разве не важно попытаться узнать, как это все достигается?
Языкознание и пытается разрешить эти задачи.
Есть у человеческого слова особенности, еще более поражающие и неожиданные. Одной из них мы уже частично касались в начале этой книги.
Там мы убедились: «представить», «вообразить» себе что-либо или «подумать» про это «что-то» – далеко не одно и то же.
Возьмем такую «вещь» (такой «предмет»), как вода. Воду совсем не трудно представить себе мысленно; можно даже сделать рисунок, который бы изображал ее. Но спрашивается: какую именно воду? Морскую синюю, подернутую рябью волн? Или клокочущую, взлохмаченную воду, рвущуюся сквозь плотину Днепрогэса? Ведь это две разные воды! А может быть, ту, которая мирно мерцает в аквариуме, где живут золотые рыбки? Вот вам еще одна вода.
Невозможно вообразить себе воду «сразу всякой» или «никакой в частности», «вообще водой», и только. Воображая, чувственно представляя себе любой образ, мы, как бы ни старались, не можем избавиться от его второстепенных мелких черт и признаков. Не способны мы по собственному желанию и выделить в нем только самые основные, главные черты, сущность того, что мы себе представляем.
Допустим, я хочу мысленно нарисовать себе воду в виде прозрачного жидкого кубика, состоящего из однородного вещества. Но ведь это уже будет образом не воды, скорее – образом любой похожей на воду жидкости – перекиси водорода, соляной кислоты, спирта… Как их различишь?
Беда, значит, в том, что в каждом нашем образном представлении всегда оказывается либо слишком много излишних, либо чересчур мало нужных нам черт и подробностей. Образ получается то узко частным (мутная, вспененная, голубая вода, вместо воды вообще), то, наоборот, чрезмерно общим (любая прозрачная жидкость, но уже не вода). Крайне сложное дело – приноровить его к той или иной моей потребности.
А стоит мне, вместо того чтобы с такими усилиями «думать образом», представлением, «подумать словом», как точно по волшебству на место этой лохматой, подвижной, взъерошенной и непокорной штуки – образа – становится точное слово и приводит за собой гибкое и вместе с тем ясное понятие [55] .
55
В. И. Ленин сжато и точно описал это удивительное свойство речи, заметив: «чувства показывают реальность; мысль и слово – общее». (В. И. Ленин. Философские тетради. Сочинения, изд. 4-е, т. 38, стр. 269.)
Трудно даже сразу представить себе, какое сложное содержание вложено человеком в простое слово «вода». «Вода играет огромную роль в природе», – читаете вы и знаете, что автор думает при этом сразу о любой воде, – о соленой и о пресной, о текучей и о стоячей, о замерзающей и парообразной… обо всякой!
«Вода вращает турбину электростанции»… Какая вода? Всякая? Нет, не морская, не дождевая, а на сей раз только речная, текучая. «Квас, воды, сиропы…» О каких водах идет речь? Только о газированных напитках, служащих для питья. «Вешние воды» – совсем другое дело!
Слово одно и то же, а значение у него одновременно и одно и не одно. Оно, по нашему желанию, то как бы раздается вширь, то суживается, приобретая один, другой, третий нужный нам оттенок. В одном себе оно соединяет все возможные образы, все представления о воде, любые признаки, ей свойственные. Оно способно приглушать или совсем сбрасывать одни из них, подчеркивать или сохранять другие. Оно позволяет мне без всякого труда думать, «думать словом „вода“» и вот об этой только ворвавшейся в мой сапог ржавой, припахивающей железом холодной воде лесного болотца и о безликой воде химиков, про которую ничего хорошего не скажешь, кроме того, что она «аш-два-о»! С какой из них ни пришлось бы мне иметь дело, слово впитает все эти воды в себя, ответит за каждую из них.