Слово о солдате (сборник)

Паустовский Константин Георгиевич

Глухой, ветреной ночью Грибов пробрался на заводскую территорию. Тихий лиман гудел и бросался на берег. На этом заводе Грибов проработал два года. Но территория, заново заваленная лесными материалами, изменилась, и он долго в тумане не мог определить направления. Он пробрался между штабелями и заложил в двух местах тол. Подорвать насосную станцию должен был пожарник, который с великой охотой и озлоблением взялся за это дело: немцы погнали его младшую сестру рыть окопы, и она пропала без вести. Зажечь штабеля Грибов должен был сейчас же после подрыва станции. Думал ли он еще год назад, что придется ползти ему в ночной тишине по мерзлой земле родного завода, чтобы жечь то, что он строил и что привык беречь. Но сейчас только на пепелищах могла родиться новая жизнь, и человек именно во имя ее превращал в пепел, в развалины самое дорогое и близкое… Ненависть к немцам, сначала захватившая его, как всякая ненависть, теперь становилась планомерной,

размеренной. Он вырабатывал график этого отмщения, как вырабатывал некогда график работы. Ему хотелось вложить в эти планы уничтоженные фашистские части, сбрасываемые с рельсов или подорванные воинские составы: десять составов — это план на месяц, двенадцать — это перевыполнение плана. Он чувствовал себя почти прежним человеком, только служба была не завод, а война. Он ждал знакомого удара воздуха и перекатывающегося грохота, которые означают взрыв. Он ждал взрыва водонасосной станции. Но только лиман шумел и плескался внизу, и ледяная крупа шуршала временами по доскам. Время шло, а взрыва все не было. Удивительное томление вдруг овладело им, что-то случилось с пожарником: может быть, его захватили, и надо спешно выбираться отсюда. Давно уже непогода пробралась в рукава пиджака, и холодная дрожь, похожая на тоску, сотрясала по временам его тело. Но он все медлил и ждал. Только теперь почувствовал он, что устал за все эти месяцы напряжения, слишком много горя увидел он за это время… В ту же минуту произошло что-то страшное. Прогремел взрыв. Огненным заревом вспыхнула водонасосная станция. Грибов точно очнулся. Теперь очередь была за ним…

Тишина. И снова черную глухую ночь разорвали два чудовищных взрыва. Огромные багрово-красные огненные столбы встали над верфями.

Минуту спустя тревожные свистки хлестали уже на территории завода.

…На рассвете Грибов был уже далеко. Позади него был город, встретивший его отчаяньем и разореньем, родной город, страшный, как смерть.

Алексей Силыч Новиков-Прибой

Волга

Из обширного полузыбкого болота струится едва заметный ручеек. Непроходимые трясины, одетые мягким моховым покровом, тянутся на километры. Опустите шестик в этот ручеек — он углубится только на один метр и остановится на мягком илистом грунте. Если вы увидите на другом берегу приятеля, то смело протягивайте ему руку: он сожмет ее в крепком рукопожатии.

Здесь рождается Волга — родная и любимая река русского народа, его «матушка», «кормилица» и его «красавица».

Из малого ручейка, стремясь по лесам и болотам, то погружаясь в озера, то сторонясь их, она пробивает себе верный путь. Кропотливо и бережно вбирает она каждый ручеек, каждую речку и хранит их и песет, как мать своих детей. Как дети, они тянутся к ней и доверчиво отдают ей свои волны. Все крепче и глубже становится ее русло, все шире и дальше раздвигаются ее плодородные берега… С высокого Урала несет ей свои воды Кама, из гущи старорусской земли вливает в нее свою силу Ока, и невообразимой великаншей, величественной красавицей, разбившись на рукава, она течет навстречу седому и бурному Каспию…

Не так ли собиралась и росла русская земля? Не так ли из мелких племен и княжеств, враждовавших и истреблявших друг друга, она слилась в одно русло и, раскинувшись на шестой части земного шара, выросла в единое, крепко спаянное великое содружество народов?

Волга — любовь наша, наше раздолье, наше богатство, наша многовековая история, колыбель нашей свободы!..

Нет в русском языке ласкательных эпитетов, которые не приложил бы народ к своей любимой реке. Нет красивее легенд и ярче сказок, которые не рассказывал бы он о ней. Нет горячее и задушевнее песен, передающих нашу любовь к ней, веками распеваемых по всей необъятной нашей Родине…

Великая русская река! Она символ нашей вольности, нашего раздолья и нашего богатства. Для нас она не великое водное пространство от Валдая до Каспия, не простое географическое понятие и не только источник неисчерпаемого богатства. Мы очеловечили ее своей любовью, а ее имя вознесли, поставили рядом со священным именем матери и гордимся ею сыновьей гордостью…

Пароход идет плавно, рассекая широкую водную гладь. Я стою на палубе, не отрывая глаз от необозримых просторов великой реки, от ее простоты, от ее уютной теплоты, похожей на теплоту материнской груди. Солнце, рассыпаясь золотыми искрами, рябит в глазах, но глаза не устают, а еще пытливее, еще жаднее впитывают красоту ее течения, ее величия. Я стою часами, днями, но в душе моей нет скуки, нет тоски однообразия, как не бывает их дома, в кругу своей семьи… Здесь все родное: и небо, и луга, и леса, и звуки песен, и энергичные, здоровые лица людей.

Все, что я вижу на пути, близко мне и дорого. Каждый город — гамма народных преданий, страница нашей истории, памятник нашей культуры. Вот тысячелетний Ярославль.

Я вспоминаю здесь первого законодателя Руси — Ярослава, основоположившего этот город. Я знаю, что тут зародился и наш русский театр, искусством которого мы теперь гордимся перед всем миром. Здесь созрела и создана знаменитая «Камаринская» — песня, в огне которой жег свое горе наш многострадальный «камаринский мужик». В Костроме мне светит величественный образ Ивана Сусанина, как бы перекликающийся с нами и зовущий не щадить жизни во имя Родины.

Город Горький!.. На высоком обрывистом берегу, обрамленном обомшелыми стенами, высится старый Нижегородский кремль. Оттуда, с паперти древнего собора, я слышу мужественный голос великого гражданина Минина, призывающего русский народ на спасение родной земли. Я слышу лязг мечей и твердый шаг сермяжной нижегородской дружины, идущей к оскверненным интервентами твердыням седого Московского Кремля… А там, напротив, в треугольнике между Волгой и Окой, я чувствую огненное дыхание гигантов нашей советской индустрии, дни и ночи неустанно выковывающих смерть для новых, ворвавшихся к нам поработителей.

Ульяновск, Казань, Куйбышев!.. Здесь родился Владимир Ульянов, здесь прошли его годы детства и юности, годы учебы и первого гонения от свирепого произвола царских охранников. Как молодой орел, оперялся он здесь. Гениальным умом и горячим сердцем юности он осознал и почувствовал на берегах родной Волги вековечное горе трудового народа, его правду и отдался этой правде до конца.

На реку, на Волгу на широкую, Вылетал, слетал молодой орел… В небеса он не глядел, властям не кланялся, Зачерпнул он ладонью воду рудо-желтую Под Саратовом, Царицыном, Свияжеском! Взговорил он ко Волге вопрошаючи: «Ой, пошто, Волга-мать, Ты мутишь со дна пески да рудо-желтые?» «Я пото верчу, пески кручу, Поднимаю камни-горы подсамарские, Чтобы вышла к тебе правда-матушка, Чтобы взял ты ее в свои белы руки И унес-отдал народу подъяремному»…

Так поется в народе о великом Ленине.

Краса и гордость Волги — Жигули!.. Горы, овеянные сказками, легендами и разудалыми песнями казацкой вольницы!..

Здесь колыбель русской вольности, уголок чудес, где народная фантазия создала таинственные подземелья, к которым стремился обездоленный люд искать запертую в них правду. Сюда стекался он со всех сторон, буйный и неукротимый, и кликал клич, отзывавшийся грозным эхом по всей русской земле…

Гой ты, синелучистое небо над маткой-рекой! На тебе ли пылают-горят угольки твоих звезд вековечные… А к огням у реки мужики прибрели, Русаки к русаку присуседились. С головой на плече супротивных своих; Не одна и не две, много, много боярских головушек Принесли мужики к заповедным огням. С головами боярскими — заступы, Принесли топоры, вилы, косы с собой, Пробудилась, знать, Русь беспартошная! Эй, гори, полыхай злою кровью, холопское зарево! На лихих воевод, что побором теснят Да тюрьмой голодят, бьют ослопами досмерти… Мы пришли вызволять свои вольности С атаманом, со Стенькою Разиным, От судей, от дьяков, от подьячих лихих, Подавайте нам деньги и бархаты, Нашим жонкам вертайте убрусы-шитье Да тканье золотое со вираньем!..

И не раз и не два собиралась на груди Волги восставшая Русь, но каждый раз давила ее сила боярская, измена и хитрость людская. На московской площади сложил свою голову удалой атаман Степан Тимофеевич. Но не обезглавлена была правда народная: у крутых волжских яров, в подземелье заповеданном, ждала она часу заветного… И час этот наступил в октябре 1917 года.

Широка и необъятна великая река! Грудью сказочного богатыря кажется ее суровая, необозримая гладь. Несокрушимой силой веет от ее мощного течения, взламывающего лед, стремящегося навстречу солнцу… Сталкиваются, с шумом лезут друг на друга льдины. Затертые пароходы, тупоносые баржи, взламывая лед, с неимоверными усилиями и риском везут боеприпасы, танки, хлеб. Это сталинградская переправа. Она должна обеспечивать Сталинграду наступление. И «полярная» воинская переправа работает день и ночь.