Слово Оберона
Шрифт:
— Ну ладно, — сказала я, прекрасно понимая, что ещё секунда — и никакая сила не заставит меня разжать пальцы, вцепившиеся в птичье ребро. — Я… сейчас.
Я подобралась к краю дощатого настила — на четвереньках, одной рукой удерживая посох. Здесь не было никакой преграды между мной и несущейся землёй, между мной и гмуррами, о которых я даже не знала, кто они такие, и знать не хотела, если честно. Мама! Как же мне хотелось проснуться в своей кровати, я даже глаза зажмурила! Вот сейчас открою их — а Петька и Димка кидаются подушками, а мама будит меня
Шар снизился ещё на метр. Теперь земля неслась прямо перед глазами, казалось, протяни руку — коснёшься. И падать не очень высоко…
Ага — невысоко! Как из окна нашего класса, с четвёртого этажа! Директриса всегда страшно орала, если видела, что кто-то открыл окно и высунулся наружу…
Я хотела спрыгнуть, но не смогла. Села на корточки и сползла, как сползают с края бассейна те, кто боится влезть на вышку. Ветер подхватил меня и взмахнул, как флажком, я вцепилась в край доски и чуть не выронила посох. Я летела, но только потому, что всё ещё держалась за настил!
И не могла бы разжать пальцы никогда и ни за что.
— Давай!
Меня ударили по руке. Больно было так, что глаза на лоб полезли. Пальцы разжались сами собой. Я завизжала; это вовсе не был боевой клич. Это был визг перепуганной малявки, которой наступили на руку.
В следующую секунду я увидела шар со стороны — он всё ещё светился красным, хотя и очень тускло, и улетал, улетал всё дальше, опускался всё ниже, до столкновения с землёй оставалось, наверное, несколько минут…
Я полетела вниз.
Почти упала. Почти. За секунду до удара о колючий куст мои глаза встретились с другими глазами, глядящими из темноты. Это были немигающие, очень внимательные глаза. Наверное, я буду вспоминать этот взгляд долго-долго. Наверное, он будет мне сниться.
Ужас и омерзение — вот что меня выручило. И остатки мужества. Я взмахнула руками, как птица, и подлетела вверх, не очень высоко. Распласталась в воздухе, вспомнила, как летал когда-то Оберон… Который не пускал меня сюда! Который знал, что может со мной случиться! Который ждёт за Печатью, который никогда не простит себе моей смерти!
Я маг. Я умею летать.
Порыв ветра перевернул меня, как пустой полиэтиленовый кулёк. Я забилась, пытаясь балансировать посохом. Огляделась. Шар был далеко в стороне — он уже почти касался земли.
Вот беда — я умела болтаться в воздухе, но летать быстро, как птица, как Оберон, я никогда не пробовала. Плыть? Я взмахнула свободной рукой, но снова потеряла равновесие. Умение плавать тут не поможет… Никто не летает ни кролем, ни брассом!
Я вытянулась в струнку, опираясь руками на посох. Мне надо быть там. Там, где шар. Мне очень надо туда попасть…
Засвистел в ушах ветер.
Я была словно иголка, проколовшая пространство. Как бы ни было страшно, как бы ни было жутко — этот скоростной полёт стал одним из лучших мгновений в моей жизни. Будто петарда взорвалась в животе, будто горящий бензин хлынул по каждой жилке, я заорала — но это уже был настоящий боевой клич. Крик человека, который собирается победить.
— Просыпайтесь! Гады паршивые! Сволочи дебильные!
Почему-то мне вспомнилась биологичка в эту минуту. Это она нас так обзывала на уроках. Вряд ли огнекусы поняли хоть слово — но я лупила и лупила посохом, как палкой, и тёмный шар понемногу стал разгораться. И «кабина», едва не чиркнув по земле, снова отдалилась от неё. А я била, молотила что есть силы, иногда теряя равновесие и отлетая прочь, но потом снова возвращаясь и добираясь до лентяев своим посохом.
Шар разгорался, и скоро на него уже нельзя было смотреть. Нельзя было подлетать слишком близко, от него так и пыхало жаром. Появилась новая опасность: если я, не рассчитав, упаду на шар или коснусь его — обгорелые кости останутся!
Мы влетели в облака и вынырнули с другой стороны. Небо было всё в звёздах, и только с одной стороны, на востоке, вроде бы наметилась бледная полоса. Рассвет!
Я раскинула руки, как это делал Оберон. Чувство было такое, будто меня несёт быстрая река — рядом с шаром, чуть в стороне. Я повернула голову — зашаталась — вернула равновесие. Теперь я летела, глядя на своих спутников в костяной корзине.
А они смотрели на меня.
Честно говоря, я бы всю жизнь согласилась вот так лететь. И пусть бы они смотрели.
Всю жизнь.
Глава 22
Сомнения и находки
Когда мы приземлились, Принц-саламандра не смог сам выбраться из птичьего костяка. Он окоченел так, что еле говорил. Уйма вытащил его на руках и сразу же взялся раскладывать костёр. Некромант помогал ему, хотя его и не просили.
Среди хибар и помостов, из которых состояла пристань, Уйма отыскал особенно ветхую развалюху и пустил её на дрова. Никто и слова не сказал — перевозчика поблизости не было. Наверное, спал. Людоед развёл костёр чуть не до неба; Мастер-Генерал лежал, повернув голову, и пламя отражалось в его мёртвых глазах. Вряд ли это была удачная затея — всюду таскать за собой покойника.
Принц-саламандра безучастно сидел, пока разжигали огонь. Я тревожилась всё больше: а что если он теперь умрёт от переохлаждения или серьёзно заболеет?!
Костёр разгорелся. Я отползла подальше — и без того лицо горело, обожжённое ветром и дыханием огнекусов. А Принц-саламандра, наоборот, придвигался всё ближе. Я не успела оглянуться — он сунул в огонь руки по локоть. По локоть! Я хотела закричать, выдернуть его из огня, но он опередил меня. Прыг — и дрова затрещали, расседаясь, выстреливая в небо искрами, а Принц-саламандра уселся в самом центре костра, скрестив ноги, и на лице у него было блаженство.