Слово шамана (Змеи крови)
Шрифт:
— Вставай!
На протяжении нескольких мгновений ничего не происходило. Потом вязкие, истекающие ледяной водой руки приподнялись и разошлись в стороны.
— Ва-алла! — послышались радостные возгласы. Души воинов снова наполнились отвагой, а тела обрели новые силы. Татары устремились к скакунам, твердо зная: еще немного, один хороший натиск, и они победят.
— Вставай, — повторил Тирц, протягивая руки к голему: плоть от плоти, кровь от крови своей. — Вставай!
Глиняный ребенок послушался — перевалился на живот, оперся о землю руками, поднялся на короткие
— Иди туда, — показал Тирц в сторону обошедшего татар с севера отряда стрельцов. — Убей их всех!
Между тем, пришедшие из-под Тулы городовые стрельцы неспешно обустраивали бивуак — расседлывали коней, снимали с их спин сумки, отгоняли скакунов в сторону, дабы катыши свои между людей не валились. Дьяк Петр Иванович Шермов вполне резонно полагал, что татары, которых гнали два дня напролет, просто не имеют сил для натиска на свежий отряд, а потому, отрезав степнякам пятью сотнями воинов пути отхода на юг, и еще пятью сотнями оборонив будущий лагерь, спокойно располагался на длительную стоянку.
Мысленно он прикидывал, что еще одна ночевка в холодной степи без костров и еды лишит врагов последних сил, и завтра он сможет взять их хоть голыми руками, продав полонян в Ельце или Донцове, а хана и его мурз самолично доставит пред царские очи.
Однако в те самые мгновения, когда он, самолично отпустив коню подпругу, кинул повод холопу, взял из его рук медную чарку и опрокинул в горло столь приятную на холодке можжевеловую водку, отерши губы бородой, сотники Девлет-бея Халил, Аяз и Таки уже вели телохранителей Гирея в стремительную атаку. Татары не обнажали клинков — они мчались вперед, торопливо опустошая свои колчаны, выбрасывая одну за другой стрелы в сторону ненавистных красных кафтанов.
Стальные наконечники резали толстое сукно, подбитое паклей, ватой и конским волосом, стучали по широким лезвиям бердышей, застревали в длинных полах, иногда вонзались в лица, заставляя людей вскрикивать от боли либо замертво падать в снег. В сотне шагов от ровного стрелецкого строя степняки начали заворачивать коней — но тут кованые стволы пищалей с оглушительным грохотом выплеснули клубы белого дыма и несчетное количество тяжелых свинцовых капель.
Картечь хищно врезалась во взмыленные бока лошадей и человеческие тела — сразу несколько десятков скакунов неожиданно закувыркались по земле, давя своих всадников.
Еще пять или шесть коней не успели перескочить неожиданно возникшее препятствие и тоже слетели с ног. Послышалось жалобное ржание, болезненные крики людей.
Стрельцы, понимая, что начавшие разворот татары сейчас на них не навалятся, опустили пищали прикладами на землю, и принялись рвать патроны, высыпая порох в стволы, накрывая его пыжом и прибивая прикладами. Сверху сыпанули жребий — крупнокалиберную дробь, тоже прижали пыжом. К тому моменту, когда ветер начал развеивать дым, почти все воины были готовы к новому залпу.
Как ни странно, но татары не воспользовались возможностью, чтобы преодолеть залитую кровью полосу между собой и пешими врагами, пока те перезаряжают оружие. Они гарцевали на расстоянии полета стрелы и явно чего-то ожидали, наблюдая, как стелется над заснеженным полем горячий пар, возникающий над вытекающей из множества ран кровью, как один из их сородичей — пышноусый, в островерхом русском шлеме, пытается, зажимая живот, уползти в сторону, дабы его не затоптали свои же во время следующей атаки.
— Ну же, идите сюда! — со смехом крикнул один из молодых стрельцов. — Идите, у нас свинца на всех хватит!
В ответ прилетела и вонзилась в землю у его ног длинная тонкая стрела. Потом еще одна.
— Мало каши ели! — помахал рукой стрелец. — Али баранина ночью холодной была?! Свинину ешь, тогда сила появится!
Не выдержав оскорбления, от татарского отряда отделился всадник, помчался вперед, торопливо выпустив одну за другой сразу три стрелы — но в цель не попал и рванул правый повод, заворачивая коня. Стрелец, опустив пищаль на ратовище бердыша, нажал большим пальцем спуск. Полыхнул порох на полке, вытянулась в сторону тонкая игла уходящего вглубь ствола пламени, оглушительно грохнул выстрел. Однако за то время, пока огонь успел добраться от фитиля до заряда в стволе, всадник успел промчаться несколько шагов, и ни одна из полутора десятка картечин не достала ни до него самого, ни до его лошади.
Тут же выскочил на поле и помчал вдоль стрелецкого строя, на расстоянии сотни саженей, другой лихой воин, громко выкрикивая:
— Русские, сдавайтесь! Погибнете все! Сдавайтесь!
Следом за ним с теми же криками помчался другой татарин. Для пищали, да еще снаряженной картечью, сто саженей — почти три сотни шагов, было далековато и по степнякам никто не стрелял.
— Скачите, скачите, — покачал головой один из стрельцов. — Скачите, пока сила есть. Завтра на карачках ползать станете…
Дьяк Шермов, услышав выстрелы, недовольно поморщился — нетерпеливые татары рушили все его планы. Они собирались погибнуть сегодня, вместо того, чтобы сдаться завтра. Теперь нужно было либо поднимать стрельцов обратно в седло и бить степняков в спину, коли они навалились на дальний отряд слишком сильно, либо продолжать ждать, если вороги кидаются из стороны в сторону просто в отчаянии и сильной опасности пяти сотням сторожевой заставы нет.
— Салих, еще горячего! — крикнул боярин, поправляя сбившийся с плеча бобровый налатник.
Купленный три года тому назад в Твери узкоглазый холоп понимающе кинулся к суме, наполнил чарку из объемистого бурдюка, поднес барину. Петр Иванович выпил, передернул плечами, привычным жестом промокнул губы кончиком длинной окладистой бороды. Потом, переваливаясь с боку на бок, начал подниматься на ближний пологий холм. Прежде чем решить, как следует поступать, поперва следует своими очами на поле брани взглянуть. Однако с вершины он увидел не степь и перемещающихся по ней воинов, а нескладную коротконогую фигуру, кое-как слепленную из сырой глины, и поднимающуюся навстречу, оставляя за собой мокрые следы.