Слово в пути
Шрифт:
Сочетание неистовой святости с неистовым же разгулом — вот что создало миф о Севилье. Монастырей тут было больше, чем где-либо. Первый трибунал инквизиции прошел в Севилье: в 1480 году под председательством Торквемады. Здесь чаще всего устраивались аутодафе — сожжения еретиков, и они были самыми зрелищными: севильцы и такую жуть превращали в праздник. В этом городе было больше всего проституток, а также артистов, музыкантов, матадоров. Тугой замес страстей любого рода таков, что существует специальный термин — севильянизм.
Сказав это, выберем в гиды не Кармен, как ни жалко с нею расстаться, а Дон Жуана. Он был идальго — дворянин, не входящий в верхушку грандов. Это означает лишь честь, полученную в наследство, и больше ничего. Происхождение давало привилегии: их не сажали в долговую тюрьму и казнили не на виселице, а почетно душили удавкой. Идальго — это порывистая религиозность, болезненное чувство достоинства, презрение к любому труду; достойное занятие — только война: сражаясь за короля, сражаешься за Господа. Если войны под рукой нет — тогда разгул и покаяние, по интенсивности не уступающие военным действиям.
Обо всем этом рассказывает Hospital de la Caridad, Больница милосердия, в квартале от идущего над Гвадалквивиром бульвара Пасео-де-Кристобаль-Колон, в пяти минутах от Маэстрансы, главной арены боя быков. Больницу основал Хуан де Маньяра — идальго, из которого вырос образ Дон Жуана. Распутник, славный размахом разврата среди распутников, однажды оказавшись на грани смерти, он обратился и посвятил остаток жизни добрым делам. В назидание таким, как он, в больничной церкви — две страшные картины Вальдеса де Леаля: «Триумф смерти» и «Так проходит мирская слава». Сам бронзовый Хуан, с бронзовым же ребенком на руках, умильно глядит на свою больницу из сквера через улицу.
Как преуспел на двух поприщах человек! Hospital de la Caridadсуществует уже три с половиной века и чуть больше — Дон Жуан: надежнее любого камня и бронзы укрепленный гениями Мольера, Байрона, Гофмана, Пушкина, Цветаевой. И прочнее всего — Моцартом в Севилье.
Дон Жуан и Кармен — два самых звонких севильских голоса во славу вольной любви. Дон Жуан: «Да здравствует свобода!» Кармен: «Свобода — величайшее счастье». Но Кармен — вдохновенный дилетант, а Дон Жуан — профессионал любви. Он работает, и бухгалтерия у него в порядке: 640 итальянок, 231 немка, 100 француженок, 91 турчанка и испанок «милле тре» — 1003. Итого: 2065. Завистливо усомнимся.
Дон Жуан обратиться не успел: как мы помним, его безвременно утащили в преисподнюю. Но не зря же севильцы установили в квартале от больницы Хуана де Маньяры памятник Моцарту, никогда не бывавшему в их городе: главное Дон Жуан с Моцартом успели — прославить Севилью.
В Берген под музыку
Ни в один порядочный город не стоит прилетать на самолете. (Исключение — Палермо, но об этом как-нибудь потом.) Все понятно: дорога от аэропорта к центру не может быть приятной и нарядной. Братья Райт поднялись в воздух в 1903 году — к тому времени все хорошее, старое и красивое уже успело основательно застроиться малоприглядной новизной. А к развитию коммерческой пассажирской авиации — тем более. Деваться от самолета, конечно, некуда, но оттого и ценишь города с другой возможностью доступа.
Берген — самый очаровательный город Скандинавии. Именно потому его надо постараться достичь бережно и вдумчиво. Поскольку все равно едешь в Норвегию, то пусть сначала будет Осло. А вот из норвежской столицы в Берген попасть можно разными способами — и все хороши.
Первое, что приходит в голову, — машиной. Правильно. 500 километров пути таковы, что преодолеть их тяжело. Нет-нет, с дорогой все в порядке (как и со всем рукотворным в Норвегии). Не в порядке с головой, которая начинает вертеться направо-налево, с сердцем, усиленно стучащим от невиданной красоты, со временем, которого катастрофически не хватает, даже если едешь в период белых ночей: хочется останавливаться каждые десять минут, хватаясь за фотоаппарат. Бог его знает, как устроена здесь природа (Бог только и знает), но гармония вливается в тебя сама — прошу прощения за сентиментальность, но я нашел лишь один аналог автомобильной дороге Осло — Берген: это адажио Двадцать первого фортепьянного концерта Моцарта. Если найдутся единомышленники, давайте создадим клуб, назовем, например, Бергвольф — красиво.
Второй вариант — поезд. Правильно. Прямая противоположность автотрассе — по дикости (в прямом смысле слова) впечатлений, по перепаду высот, по смене за окном лесистых склонов, снежных вершин и зеленых долин. Если захочешь и закажешь соответствующий маршрут — а того стоит, — пусть дорога чуть удлинится за счет короткой пересадки на старый горный экспресс, и тогда уж точно над ущельями дух захватит. Не Моцарт, а ихний Григ: «Пер Гюнт», скорее всего. Кстати, имеет смысл для довершения картины навестить дом на окраине Бергена, в котором Эдвард Григ прожил последние 22 года своей жизни. Снаружи — белый дощатый, внутри — импозантный, вид из окон — сугубо композиторский.
Третий способ — морем. Правильно. Самый логичный, потому что самый старинный. И вот что важно: все морские порты изначально возникали не просто утилитарно — торговля, ловля рыбы, коммуникации, — но и церемониально. То есть любые правители хотели возвращаться домой, глядя на свой город в самом выигрышном виде. Мы, со своими железными, а потом воздушными дорогами, наплевали на это, забыли об этом, забили деловой пакостью береговые линии, выложенные предками по любовным лекалам. Но кое-где кое-что осталось. Таковы морские входы в Стамбул, в Венецию, в Неаполь, в тот же Палермо, в Лиссабон, в Осло. В Берген. Музыкальный аналог — произвольный: путь долгий, можно пофантазировать вволю, пока доберешься до бухты. Входя в нее, радуешься, что Берген был одним из главных центров Ганзейского союза — провозвестника нынешнего Европейского. Пестрые деревянные домики гавани Бригген, которая — насколько возможно — поддерживается в том виде, в каком она была во времена Ганзы полутысячелетней давности, сотни белых яхт, зеленые холмы, уступами спускающиеся к променаду набережной и рыбному рынку, который был бы прелестнейшим в мире рыбным рынком, не будь венецианского Риальто.
Пестрая зима
Самый большой в мире зимний карнавал в самом европейском городе Северной Америки — какова реклама!
Все правда. Семнадцать дней в начале февраля идет безудержная гульба в Квебеке, который вообще-то стоит посетить и в любое другое время года. Согласно расхожему выражению, это наиболее дешевый способ для американцев увидеть Европу, не пересекая океан. Квебек — единственный в Западном полушарии город к северу от Мексики, где сохранились крепостные стены: ими обнесен прекрасный Старый город. Впервые я попал в Квебек, уже поездив по Франции, и поразился, как бережно и узнаваемо перенесена то ли Нормандия, то ли Бретань в иной мир: ну ладно, широта примерно та же, но долгота — на 70 градусов западнее!
Выходцы именно из этих французских провинций заселяли Канаду, никак не подозревая, что безжизненные снежные пространства раздвинутся еще дальше и станут вторым по площади государством в мире. Да о каком государстве могла идти речь — даже колонизация шла вкривь и вкось. Экипаж Жака Картье, первым приплывшего сюда из Сен-Мало в 1534 году, чуть не вымер от цинги: их спасли ирокезы, научившие лечиться отваром из туи. Вторую серьезную попытку сделал Сэмюэль де Шамплейн в 1608 году — он и считается основателем города Квебека, столицы одноименной канадской провинции.