Слово
Шрифт:
— Так вы знаете обо мне все?
— Я знал об этом с самого начала, еще в Лондоне. Но я был настолько впечатлен вашими достоинствами, вашей потенциальной ценностью для проекта — что, если принять просьбы Валери в вашу пользу…
— Ах, Валери!
— … что отбросил всякие сомнения и убедил себя, будто вам можно доверять. Но я ошибался. Вы предали нас. И я собираюсь доложить обо всем, что мне известно. Все, что мне известно о вас.
— Нет, — очень быстро, чуть ли не взбешенно.
Его безмятежный британский фасад пошел трещинами, более того — он начал рассыпаться прахом. Прямо перед глазами Ренделла он предстал живым портретом Дориана Грея, меняясь, делаясь
— Нет, только не говорите им, — умолял он. — Не дайте им изгнать меня.
— Не дайте? — изумленно переспросил Ренделл. — Вы же согласились с тем, что передали конфиденциальный меморандум де Фроому…
— Поверьте, я ничего не передавал ему прямо, ничего. Если я и проявил слабость, если предавал вас в чем-то, то это были мелочи, не имеющие никакой ценности. Но сейчас все переменилось. Теперь мне можно верить, полностью. Я предан всей душой Воскрешению Два. В нем вся моя жизнь. Я не могу позволить, чтобы меня отделили от моей работы.
Возбужденный, он вскочил на ноги и начал ходить туда-сюда по комнате, размахивая руками.
Ренделл недоуменно наблюдал за ним. Противоречие между поведением Найта и его словами было совершенно бессмысленным. Он просто болен, решил Ренделл, он заболел, у него истерия. И он решил вернуть его к реальному миру.
— Доктор Найт, как же вы можете говорить, что, с одной стороны, полностью готовы посвятить себя Воскрешению Два, но, с другой стороны, буквально минуту назад, вы соглашаетесь с тем, что передавали наши секреты домине де Фроому? Неужто вы ожидаете, что мы станем терпеть предателя среди себя?
— Я не предатель! — вскричал доктор Найт. Он подошел к Ренделлу, буквально нависая над ним. — Как вы не поймете? Я намеревался стать предателем. Я даже начал становиться им. Но теперь я не могу — как только узнал правду — не могу! И теперь вы должны позволить мне остаться. Я покончу с собой, если не смогу остаться.
— Черт побери, о чем это вы говорите? — вскипел Ренделл. — То, что вы говорите — совершеннейшая бессмыслица. Это даже смешно. Мне уже достаточно…
Он начал было подниматься на ноги, но Найт вцепился ему в плечо, заставляя сесть.
— Нет, нет, погодите, Ренделл, дайте мне этот шанс. Я все объясню. Я расскажу вам обо всем, и тогда вы увидите, что все имеет смысл. Я очень боялся, но теперь вижу, что обязан, иначе все будет потеряно. Выслушайте меня, пожалуйста.
До тех пор, пока Ренделл не уселся снова в кресле, Найт не отходил от него, затем он сам отступил к кровати, пытаясь справиться с охватившим его возбуждением, собрать все нужные слова. Наконец, кое-как успокоившись, он присел на краешке кровати, уставился в пол и начал говорить.
— Когда вы пришли сюда, я не пытался увертываться. Я думал, что моя откровенность сможет разоружить вас, откроет путь к пониманию — ну, даже тем, что я позволю удовлетворить вас тем, будто лично я сам участвовал в каких-то нехороших делах, но что все это было помимо меня, что на самом деле я изменился и теперь на меня можно будет положиться. Но я вижу, что вы все так же видите во мне изменника, и собираетесь выкинуть меня из дела. И теперь я вижу, что никак нельзя избежать исповеди по всей правде. Полагаю, что нет никакого смысла, чтобы я должен был бы покрывать других…
Других, насторожился Ренделл. Он начал слушать внимательнее.
— … и нет смысла скрывать от вас то, что произошло вчера вечером и сегодня утром. — Найт поднял голову. — Если вы все еще думаете, будто в моих словах нет смысла…
— Продолжайте, — предложил Ренделл.
— Спасибо. Что касается моего разочарования,
— Вы имеете в виду — деньги?
— Ну — да. Если уж быть совершенно откровенным, я считал, будто деньги — это мое единственное спасение, те самые деньги, что ушли от меня из-за публикации Международного Нового Завета, те самые деньги, что помогут мне вернуть слух, которые позволят мне жениться на Валери и содержать ее, и жить жизнью, достойной молодого британского ученого-теолога.
— И вы нашли Седрика Пламмера?
— В этом не было необходимости, — сказал англичанин. — Как раз это Пламмер нашел меня. А если быть совсем точным, это был некто, кого Пламмер представлял.
Брови Ренделла полезли вверх.
— Кто-то еще? Кто-то в Краснапольском?
— Да.
Ренделл сунул руку в карман пальто и вытащил оттуда миниатюрный магнитофон.
— Вы не против?
— Вы хотите записать меня? Ради каких целей?
— Если наряду с вами были вовлечены и другие…
— Понятно. Это поможет подтвердить мои слова?
— Я не могу гарантировать этого, доктор Найт. Если ваша защита будет ясной и законной, тогда эта пленка будет говорить в вашу пользу, если такая необходимость возникнет. Если же я буду неудовлетворен вашим рассказом, я верну эту пленку вам — и тогда вы сможете сами рассказать свою историю издателям.
— Достаточно честно. — Найт подождал, пока Ренделл не отрегулировал уровень записи на миниатюрном устройстве и не поставил его на полу между ними. Доктор Найт обратился прямо к магнитофону. — Уважаемые присяжные, — сказал он. — Это позволит мне сделать мою исповедь по возможности полной и бесстрастной.
— Вы уже говорили, что когда прибыли сюда и приступили к работе в отеле “Краснапольски”, к вам обратился некто, но не Пламмер, — настроил его на серьезный лад Ренделл.
— Это был некто, знающий мою личную ситуацию, знающий о моей неопубликованной книге про Христа, знающий о моих потребностях и несчастьях. Мне намекнули, что может появиться возможность вернуть все те деньги, которые могли быть моими. Но я держался. Я не мог обмануть доверия. Я не видел себя в качестве сэра Роджера Кейсмента. Тем не менее, за то короткое время, что я был здесь, у меня вошло в привычку копировать все секретные материалы, которые поступали ко мне или только проходили через мои руки. Я внимательно слушал все, что можно было услышать, записывал услышанное и прятал. Но я ничего не делал, пока ко мне не обратились снова. Мне хотелось узнать, сколько будут стоить мои услуги. В свою очередь, меня спросили, что я могу предложить. Совершенно импульсивно, в качестве пробного шара, я передал мое небольшое собрание документов Воскрешения Два тому лицу, которое обратилось ко мне, и сразу же после этого меня привели на встречу с Пламмером. Он любезно сообщил, что переданное мною им было полезным.