Слово
Шрифт:
Потом был краткий допрос, в конце которого против Ренделла было выдвинуто формальное обвинение. Ему вменялось outrage a fonctionnaire dans l'exercise de ses fonctions — злостное нападение на государственного служащего во время выполнения им своих обязанностей, как объяснил переводчик — и попытка контрабандного ввоза не декларированных ценностей в страну. Substitut подписал документ, который сделал арест официальным действием.
По причине особых обстоятельств — какие еще особые обстоятельства? Удивлялся Ренделл — министр внутренних дел распорядился рассмотреть его дело без проволочек. Утром он предстанет перед juge d'instruction — процедурным следователем, для полного расследования и проверки. До этого времени Ренделл будет находиться в камере предварительного
Ренделл обдумал это предложение. Никаких юристов в Париже он не знал. Вначале он решил было позвонить в американское посольство, но потом раздумал. Весь инцидент был настолько невыгоден для него — опять же, его было крайне трудно объяснить — что он не желал рисковать выставлять свое затруднительное положение перед каким-нибудь замшелым патриотом, который бы потом разнес в виде слухов всю историю до того, как будут выяснены все обстоятельства. Затем он подумал про Сэма Хелси из агентства «Ассошиэйтед Пресс» на Рю де Берри. Сэм явно мог бы найти для него компетентного защитника по уголовным делам. Но в этом случае какой-нибудь деятель из офиса Сэма мог бы продать неполную и искаженную историю прессе, выставляя его в неприглядном свете. Опять же, сама идея привлечения защитника для столь явного случая — фрагмент папируса очень легко объявить подделкой, а ведь из за него весь сыр-бор и разгорелся — казалась претенциозной и смешной.
Когда Ренделл стал выяснять относительно необходимости привлечения адвоката, он узнал, что никакой иной потребности, кроме того, чтобы дать ему любую возможную защиту, и не существует. Еще он узнал, что привлечение юриста может затянуть рассмотрение его дела дня на три или четыре. Это заставило его задуматься. Поскольку Воскрешение Два должно было выступить со своим заявлением через сорок восемь часов, он не желал откладывать рассмотрения собственного дела, следовательно — не нужно было никаких адвокатов. Он будет рад сам выступить в свою защиту.
Покончив с вопросом привлечения юриста, Ренделла провели через вечернюю сырость из здания суда во Дворце Справедливости; выйдя из решетчатых ворот он и его сопровождающие пересекли бульвар де Пале, чтобы попасть в здание полицейской префектуры. Здесь, в антропологическом отделении его сфотографировали — в фас и профиль — и сняли отпечатки пальцев; после чего последовал новый допрос, на котором выяснялось, не нарушал ли он закон ранее, а затем вновь выслушивалась его версия происшествий в аэропорту Орли.
Затем Ренделл вместе с двумя полицейскими агентами снова вышел на дождь, чтобы возвратиться во Дворец Правосудия, на сей раз в камеру предварительного заключения. Его закрыли в камере — одиночке, в которой не было ничего лишнего, но достаточно комфортабельной. Он знавал и более худшие места во времена своего пьяного прошлого.
Камера предварительного заключения со своим зарешеченным окошком и громогласной железной дверью с глазком для наблюдения предлагала такие удобства как нары с соломенным матрасом, раковину для умывания и краном, из которого текла только холодная вода, туалет, который не промывался (точнее, он промывался автоматически каждые пятнадцать минут). Вместе с этим Ренделлу предоставили несколько старых экземпляров “Пари Матч” и “Луи” для чтения, его трубку, одноразовую зажигалку и кисет с табаком. Но он сам не интересовался ничем иным, кроме как возможностью поразмыслить, подумать о том, как связаться с де Фроомом и Обером, чтобы сделать факты о подделке известными публике до того, как менее чем через пару дней Международный Новый Завет будет представлен всему миру.
Но ему не удавалось собрать свои мысли, потому что день был слишком долгим и переполненным эмоциями: начиная с Остиа Антика, затем Рим, Париж, и, наконец, заканчивая камерой предварительного заключения. Вместе со всем этим, Ренделл не мог и заснуть — все по
И вот наступило утро. Надсмотрщик оказал любезность — может потому, что это был особый случай — и вместе с обычным тюремным завтраком, чашка кофе с куском хлеба, принес фруктовый сок и два яйца. После этого он дал возможность заключенному взять из собственного “дипломата” бритву, крем для бритья, расческу, свежее белье, сорочку и даже галстук. И только одевшись, Ренделл смог упорядочить собственные мысли.
Он попытался вспомнить все, что ему уже говорили относительно сегодняшнего дня. Суд или предварительное слушание? Он так и не смог вспомнить. Слишком много неразберихи вчера вечером. Он подумал, что чиновник говорил о слушаниях перед juge d'instruction. И что, черт подери, это слушание представляет? Ренделл вспомнил, что ему вроде бы говорили, что судья начнет расспрашивать его самого и свидетелей. Каких еще свидетелей? Так, его обвиняли в нападении, нарушении общественного порядка, но это было не самое главное. Значительно важнее было то, что он контрабандным путем провез из Италии во Францию незадекларированное национальное достояние. Но ведь никакое не сокровище, вспоминал Ренделл, как он сам об этом кричал, но подделку, пустяк, никому не нужный клочок папируса. Потому-то и нужны будут свидетели, напомнили ему, эксперты с целью установления ценности этого фрагмента.
Наиболее непонятной во всем происходящем для Ренделла была роль де Фроома. Голландский клирик, как и обещал, прибыл в Орли. Он был там, чтобы помочь Ренделлу. Тем не менее, этот идиот-таможенник настаивал на том, что де Фроом появился там по просьбе французской таможенной службы. Ренделл никак не мог увидеть в этом никакого смысла.
Еще одна тайна, более мрачная, самая опасная: кто выдал его французским таможенникам?
Все просто, кто-то устроил для него западню. Но кто мог знать, что Ренделл владеет этим несчастным кусочком папируса? Ясное дело, что это мог быть мальчишка Себастьяно, его мать и полицейский из Остиа. Тем не менее, они понятия не имели, кто он такой, даже если бы и выяснили, что он забрал что-то из раскопа. Еще был таксист по имени Люпо, который отвез Ренделла из Остиа Антика в Рим. Но ведь и водитель не мог знать его имени, не знал, что он с собой везет. Имелся профессор Обер, для которого он оставил срочное сообщение о необходимости встретиться вчера вечером. Но и французский ученый ничего не знал о причине этой встречи. И наконец, был домине де Фроом, которому он звонил из Рима, единственный человек, который знал все. И, тем не менее, голландец, единственный, кто знал о Воскрешении Два, у которого не было совершенно никакого мотива предавать Ренделла. Ведь, после всего, привозя с собой доказательство подделки, Ренделл предоставлял ему прекрасное оружие, способное уничтожить группу религиозных издателей и усилить собственное значение.
Нет, никакого логического объяснения не находилось.
Если Роберт Лебрун погиб не случайно, но убит намеренно, тогда лицо или лица, каким-то образом узнавшие, что Лебрун делает для Ренделла, могли иметь возможность выяснить, чем американец занимался в Риме и в Остиа Антика.
Таким образом, эта единственная возможность также не имела смысла и почвы под ногами, поскольку у нее не было ни лиц, ни имен.
Короче, тупик.
Ренделл закончил завязывать галстук, когда дверь в камеру заскрипела и широко распахнулась.
В камеру пружинистым шагом вошел подтянутый молодой человек в кепи с красным околышем и в темно-синем мундире, похожий на выпускника военной академии Сен-Сир.
— Надеюсь, вы неплохо выспались, мсье Ренделл? Я инспектор Даво из Республиканской гвардии. Я должен буду доставить вас во Дворец Правосудия. Слушание начнется через час. К этому же времени должны собраться и свидетели. У вас будут все возможности, чтобы вас выслушали.
Ренделл поднялся с нар и взял свой спортивный пиджак.