Сложности

Эшли Кристен

— Нечестно, — смущенно пробормотала она в его шею.

— Нечестно? — спросил он, с усмешкой впиваясь в ее кожу.

— Ты не выиграл матч по постельной борьбе тысячелетия, часть вторая, чтобы заслужить право взять меня таким образом.

Хикс поднял голову, посмотрел на ее красивое, покрасневшее лицо и задал явно лишний вопрос:

— Тебе не понравилось?

Грета закатила глаза и не стала отвечать на его ненужный вопрос.

Он прижал ее к изголовью кровати, крепче обхватил руками, полностью завладев ее вниманием.

— Милая,

я не брал тебя в попку. Это даже нельзя назвать лаской. Это была заявка на будущее, когда я выиграю наш матч по постельной борьбе тысячелетия, часть вторая.

— Я обязательно куплю смазку, — заявила она.

— Хорошая идея. — Он усмехнулся.

Ее глаза сузились.

— Для тебя.

Он разразился хохотом.

— Я выиграю, Хикс.

— Точно, — хмыкнул он сквозь не замолкающий смех.

— Вот увидишь.

Он изо всех сил старался прийти в себя, у него это плохо получалось, поэтому он все еще смеялся, когда сказал:

— Ты права. Посмотрим.

— Мне следовало отшлепать тебя, когда я прижала твои руки к изголовью, — огрызнулась она.

Он прильнул к ее рту, смотря прямо в глаза:

— Теперь мы точно устроим реванш, потому что это хорошая идея, и у тебя отличная попка, детка, которая будет великолепно смотреться, принимая мой член.

Ее глаза стали большими, прежде чем она прикусила его губу и сделала это сильно.

Он накрыл ее губы ртом.

Она в ответ шлепнула его по заднице.

Хикс оторвал ее от своего члена, бросил на живот на кровать и лег сверху, просунув под нее обе руки, зарываясь лицом ей в шею.

После чего Хикс начал доказывать своей женщине, что он еще может заниматься этим всю ночь.

На следующий день им обоим предстояло много работать.

И они оба кое-как заставляли себя держаться весь следующий день.

И оба считали, что оно того стоило.

***

— Так, я достала конфеты для чулок, а сами чулки разложила по разным пакетам, чтобы их было удобно набивать завтра вечером, когда дети лягут спать. Но они не запечатаны. Энди хочет помочь мне в этом. Мы займемся этим завтра, пока дети будут с Хоуп у Джепа и Мари. Я купила бумагу — рождественская клетка для Шоу, снежинки для Коринн, леденцы для Мэми. Подарок Энди я уже завернула в бумагу со звездами. Твою бумагу я не скажу, сам все увидишь, но она тоже уже готова, — болтала Грета.

Хикс сидел на табурете у кухонного острова (Коринн, Мэми и Грета выбрали ему новые табуреты, Шоу, Энди и Хикс одобрили их, но купил их именно Хикс) и смотрел, как его женщина расхаживает вокруг острова.

В одной руке у нее была ручка, в другой — огромный блокнот, который она перелистывала туда-сюда, именно так, по мнению Хикса, поступал бы Санта-Клаус со своим списком, если бы пользовался блокнотом, а не огромным свитком.

— Детка… — попытался он вклиниться, чтобы найти подходящий способ сказать ей, что ему совершенно наплевать, в какую бумагу завернуты чулки его детей, и что им следует поторопиться, потому что солнце садится,

и им нужно ехать за ее братом.

— Орехи в скорлупе, есть. Всегда должны быть орехи в скорлупе, чтобы можно было использовать щелкунчика, — объявила она. — У нас будет ветчина, глазированная кока-колой. — Она открыла холодильник. — Ветчина в холодильнике, есть. Два литра кока-колы, есть. Еще четыре двухлитровых бутылки колы для тебя, Шоу и Энди. Есть. Диетическая кола для нас, девочек, есть. Творожная запеканка. — Она закрыла холодильник и открыла морозильную камеру. — Картофельные оладьи, есть. — Она прошла в кладовку, постукивая кончиком ручки по блокноту, пока записывала. — Печенье. Есть. Смесь для роллов. Есть. Смесь для приготовления закусок. Есть.

— Милая…

Все еще постукивая по блокноту при каждом «есть», она продолжала, будто не слыша его, что, вероятно, так и было.

— Крекеры. Есть. Чипсы. Есть. — Вернувшись через всю комнату к холодильнику, она открыла его. — Мясные деликатесы. Есть. Блоки сыра для крекеров. Есть. Сырные ломтики для сэндвичей. Есть. Тертый сыр. Есть. Начинка для сырных шариков. Есть. Сыр «Филадельфия». Есть. Три вида хлеба…

Господи.

В его доме было больше сыра, чем во всем Висконсине.

— Грета, — выдавил он сквозь смех.

Она вихрем налетела на него и резко сменила тему.

— Где станок для Мэми?

— Как я тебе уже трижды говорил, Томми привезет его на Рождество рано утром. И сразу же установит его. Если мы будем еще спать, он воспользуется своим ключом.

— Мы не будем спать. По Рождественскому закону нельзя вставать позже пяти часов утра. Сможет ли он прийти сюда раньше пяти? — спросила она.

— Я хорошо знаю закон, детка и не уверен, что подобное попадает под определение закона, — сказал он ей с улыбкой, которая, судя по всему, была огромной, потому что буквально причиняла ему боль.

— Это Рождественский закон, красавчик, и только Санта может быть шерифом.

В этот момент у него заболело нутро от того, что он уже не мог сдерживать смех.

— А Томми может появиться, скажем, в четыре? — спросила она.

— Томми — сорокатрехлетний, никогда не женатый, холостой парень, который на прошлое Рождество отправился в круиз для холостяков и, по его словам, за время этого круиза поимел четырех баб. Как ты думаешь, такой мужчина встанет в три тридцать утра, чтобы перетащить через весь город балетный станок и установить его в подвале своего друга?

— Мы говорим о Рождестве, так что да, — фыркнула Грета.

— Я бы не стал на это надеяться, леденец, — предупредил он.

— Я бы не стала снова называть женщин бабами, Хиксон, — ответила она. — Я бы отчитала тебя за это, но у меня рождественское настроение.

Хикс мог сказать, что ее рождественское настроение сложно было не заметить.

— Я не думал, что телки — слово, которое подойдет, — поддразнил он, и на лице Греты появилось суровое выражение.

— Ты был прав, — поделилась она.