Случай на реке
Шрифт:
В тот же миг Гоша рванулся к столу, раздался ружейный выстрел, избушку заволокло пороховым дымом. Я тоже прыгнул в зимовье, оставив свой пост у открытой двери, которая глухо бухнула за моей спиной. Но опоздал. Жданович уже держал Тимохина, завернув ему назад руки, а Гоша Таюрский почему-то одной рукой медленно клонил к желтой лавке стоящую между колен Тимохина двустволку и морщился при этом, сводя к переносице свои соболиные брови. Второй мужчина с побелевшим лицом застыл у стола. Я прыгнул к нему, схватил за плечи, а сам не мог оторвать взгляда от Гошиного
Пока Жданович перевязывал рану, Тимохин пьяно плакал, уткнувшись лицом в стол, ругал Лиду, которая неподвижно сидела на лавке, не замечая, что рукав плаща полощется в светлой ключевой воде полного ведра, с которого она так и не успела снять руку.
Вид Приходько вызвал у меня жалость к этой незадачливой и неудачливой женщине. Ах, матрос Приходько, не туда завела тебя любовь!
Второй мужчина, как и предполагал Таюрский, оказался Найденовым. Мне хотелось поговорить с ним уже сейчас, но Гоше требовалась врачебная помощь. Мы должны были спешить к вертолету и успеть засветло.
Тимохин, Найденов и даже Лида — все трое были пьяны, это затрудняло наш и без того нелегкий путь. Когда, наконец, мы подошли к месту нашей высадки, вертолетчик укоризненно развел руками, но, увидев бледное лицо Гоши Таюрского, бегом бросился в машину.
В Жемчужную мы прибыли, когда уже смеркалось. Жданович повез Таюрского в больницу, и Гоша грустно сказал мне:
— Давай, Сергей, разворачивайся один пока. Но к утру я буду.
— Ладно, — ответил я, — о чем беспокоишься? Встретимся утром.
Гоша нагнулся ко мне:
— Найденова допроси, — сказал он тихо, — не напрасно вахтенный сбежал. Знает о Балабане — чувствую. Допроси его, пока чего не напридумывал. Он сейчас правду скажет.
Я кивнул Гоше:
— Сделаю.
Таюрский и здесь был прав.
Уже в машине, везшей нас с вертолетной площадки, Найденов начал с беспокойством поглядывать на меня. Я заметил его взгляды, но делал безразличный вид.
«Пусть помучается, созреет до правды», — думал я не без злорадства, видя его терзания. На Тимохина я не мог смотреть спокойно — вскипала злость. Он сидел рядом с Роговым, голова бессильно моталась при каждом толчке машины.
— Все равно убью гадюку, — повторял он пьяно, — найду и убью. Зачем навела ментов? Убью!
— Будет тебе, — не выдержал Рогов. — Никто на тебя не наводил, сами нашли. Зимовье-то твое я что, не знаю? А бабу зря ругаешь, отвяжись от нее. И не грози, и так делов наделал. Ранил ведь человека, едва не убил.
— Я не хотел в него, — уже осмысленно и с тревогой сказал Тимохин. — Я в Лидку хотел, зачем же он подставился?
— Эх, Тимохин, Тимохин, — грустно сказал Рогов, — я тебя давно знаю, а того парня — первый день. Но вижу, какие вы разные люди.
— Люди, люди, — пробормотал Тимохин, — все люди одинаковые. Руки, ноги и все такое…
— Не
— А я-то при чем? — впервые подал голос Найденов. — Я к этому делу причастия не имею! Водку, продукты ему носил, да, было такое дело, а больше ничего…
— Разберутся, разберутся, — осадил его лесничий.
Я не вмешивался в разговор, но в отделе, превозмогая усталость, сразу повел Найденова в кабинет.
Остановил меня дежурный.
— Никонюк вас спрашивал, — сообщил он, — и майор звонил, велел переодеть вас в сухое да накормить. А этот, — он кивнул на Найденова, — пусть здесь посидит, в дежурке. Майор сказал, что скоро прибудет.
Я попросил дежурного сообщить капитану «Сокола» о нашем прибытии и прошел в кабинет Ждановича.
Ах, как хотелось мне прилечь хотя бы вот здесь, на стульях, вытянуть гудевшие ноги… Но об отдыхе лучше было не думать, я быстро переоделся в сухое — дежурный позаботился об этом, он же принес мне большую кружку горячего душистого чая и несколько кусков хлеба с нежно-розовым, слегка пахнущим чесноком салом.
Уже через десять минут я вызвал Найденова. Неужели мне наконец повезет и я узнаю тайну второго дела? В первом все встало на свои места еще днем — Тимохин не исчез с судна, а попросту сбежал, не желая платить детям алименты.
А вот что стряслось с Балабаном?
Найденов не пытался скрыть свою растерянность и беспокойство — понимал, к чему прикоснулся. Едва войдя в кабинет, он спросил:
— Что мне за это будет? Вы же видели, я ничего такого не сделал, это все Тимохин…
Я нисколько не жалел Найденова, но не в моих правилах было скрывать правду и запугивать человека:
— Не делал ничего плохого, так ничего и не будет, — успокоил я его, — но мы не только Тимохина, мы и вас искали.
— Знаю, — опустил голову Найденов. — Из-за матроса?
— Из-за него, — подтвердил я. — Давай-ка, парень, выкладывай все начистоту, послушай моего совета. Видишь, как круто все заварилось.
— Но я ведь здесь тоже ни при чем, с матросом-то! — не то злость, не то отчаяние было в голосе Найденова. — Любой мог стоять на вахте вместо меня — я все сделал, как полагается, а как увидел, что он с моим канатом за леерное ограждение шагнул, я даже свистнул ему, предупредить хотел…
— Свистнул? — переспросил я, вспомнив рассказ Приходько и маленького Линя.
— Ну да, — подтвердил Найденов, — свистнул. Ведь как все получилось? Я канат ему бросил, он принял — все в порядке. Но судно разносит, надо быстро конец крепить на кнехте, а матрос квелый какой-то, не может подтянуть. Перешагнул он через ограждение, конец набросил на кнехт, а я вижу — сейчас его за борт канатом сбросит, канат-то натягивается! Свистнуть успел, а его канатом — раз! — и не вскрикнул. Я к борту, а его уж не видно.