Случай на улице Капуцинов. Рассказы
Шрифт:
— Да, — безотчетно ответил Клей.
— Вот это я понимаю! — усмехнулся Сандерс, сидящий с Глиссом. — Макбет, беседующий с духом Банко…
Клей смутился и недовольно кашлянул.
— …Так вот, Клей, — я хочу сказать вам, что вы играли наверняка… В другое время не стоило бы давать вам лишних козырей в руки, но теперь мне все равно… Я представляю себе, чтобы было, если бы я отказался выдать вам свое изобретение: вы бы воскресили дело Альфонса Леони, недаром вы ухитрились достать — я знаю это — старые фотографии моей спальни в доме на Овальной площади, когда в ней еще не было винтовой лестницы во второй этаж, и сфотографировали недавно эту же спальню, но уже с лестницей…
— Это неправда! — запротестовал Клей.
— Не лгите, Клей, — печально ответил Сандерс, сидящий рядом с Глиссом, — у меня тоже есть свидетели…
— …Недаром вы, — продолжал Сандерс, вставая с дивана и делая два-три шага вперед, — побывали у моей бывшей жены Мод и выпьггали у нее признание… Вы ведь свидетель этому, Чиллепс?
— Да, и могу поклясться! — ответил из будки маэстро.
— Будем рассуждать дальше, — продолжал Сандерс на экране… — вот мое изобретение отдано вам и обнародовано… Что должно произойти?.. Опять найдутся люди, которые сумеют сопоставить эффект, даваемый моим кино, с почти забытым, но в свое время сильно взволновавшим общество случаем на Улице капуцинов… Пойдут разговоры, которые превратятся в догадки… догадки породят вопросы, очные ставки, всю ту душу выворачивающую прелюдию, без которой не обходится ни один судебный процесс. И всплывет опять та же лестница и опять мою некогда верную супругу припрут к стене… Значит — суд, значит — тюрьма… Значит — отдать свое изобретение я могу только ценой своей свободы, значит, по милости вашей, Клей, я превращусь опять в ночного убийцу, наносящего удары сзади по убегающему…
— Довольно демонстрации! — сказал, вставая, Клей, — что изобретение замечательно, мы убедились, остальное несущественно, — жестко докончил он…
— Одну минутку, Клей, — строго заметил Сандерс, сидящий рядом с Глиссом, — Чиллепс, не останавливайте!
— С этим я примириться не мог, — задумчиво продолжал на экране Сандерс, — и нашел единственный выход, приемлемый для меня… Прощайте, друг человечества, от всей души желаю вам до конца дней ваших сохранить ту невозмутимость духа, ту прямолинейность в делах ваших, ту неуязвимость сердца, которыми обладаете вы… Прощайте, Чиллепс, прощай и ты, мой искренний, но слишком общительный друг!..
…И Глисс услышал рядом с собой шум сползающего тела, потом глухой удар об пол…
— Как видите, Клей, совсем не страшно, — грустно улыбаясь, докончил на экране Сандерс, и зал погрузился во тьму…
А когда Клей повернул выключатель, Глисс увидел, что Сандерсу безразличны теперь и тюрьма и его изобретение…
М. Фоменко
Случай Позднякова
Подобно ряду других советских писателей-фантастов двадцатых годов, В. Поздняков остается сплошным белым пятном. Как биография, так и его полное имя, а также правильное написание фамилии или псевдонима остаются неизвестными. В библиографических указателях укоренилось написание «Поздняков», однако три из его сохранившихся фантастических рассказов подписаны «Позняков». Эти рассказы можно пересчитать по пальцам одной руки — их ровно пять.
Все рассказы Позднякова были опубликованы в ленинградском журнале «Вокруг света» в 1928–1929 гг. В связи с этим обращает на себя внимание удивительная редакционная отзывчивость: журнал печатал безвестного автора не просто охотно, а с какой-то лихорадочной частотой. Первый рассказ Позднякова, «Черный конус», появился в №№ 7–8 за 1928 год, далее последовали «Кубок майора Косицына» (№ 12) и «Элитерий» (№ 24); с продолжениями, в трех номерах, был опубликован в том же году «Кратер Коперника» (№№ 36–38). Последний рассказ, «Случай на улице Капуцинов», был напечатан в сдвоенном номере 17–18 за 1929 г.
Невольно приходит на ум, что Поздняков был неким выступавшим под псевдонимом и весьма приближенным к редакции «Вокруг света» автором. Но как бы то ни было, энтузиазм редакции был вполне оправдан: Поздняков писал довольно качественно, занимательно и изобретательно, уверенно выстраивая свои произведения в духе переводной научной фантастики. В своих рассказах он успел перебрать многие фантастические темы и поджанры. Даже неполный их перечень поражает разнообразием: безумный ученый-изобретатель, сверхоружие («Черный конус»), «палеоконтакт» («Кубок майора Косицына»), палеофантастика («Элитерий»), грядущая мировая война, фантастика космическая («Кратер Коперника») и детективная («Случай на улице Капуцинов»). Добавим к этому неожиданные фабульные повороты и моменты предвидения — в рассказе «Кратер Коперника», к примеру, мировая война отнесена к 1940-м годам, немецкие войска оккупируют Париж и, как позднее доблестные советские чекисты, используют «глушилки» для борьбы с «вражескими радиоголосами».
Отличительной чертой Позднякова является неизбывный пессимизм: ни в одной его вещи нет «хэппи-энда». Послание цивилизации селенитов прибывает на Землю мелового периода, затем чудом сохранившийся инопланетный артефакт уничтожают тупые крестьяне и мастеровые и пропойца-офицер (так изображен у Позднякова раненый в бою и дошедший до Франции герой наполеоновских войн); Луна тем временем превращается в «гигантское кладбище». Творцы небывалых изобретений и великие первооткрыватели разоблачаются как убийцы и мошенники, их жизненный путь неизменно кончается крахом. В лучшем рассказе Позднякова, «Кратер Коперника», бессмысленная мировая резня добирается и до тщательно выстроенной и описанной автором «башни из слоновой кости», международной обсерватории на Эвересте. Сцены всемирной бойни и гибели чудесной обсерватории контрастируют с величественными картинами инопланетной колонизации Луны, но картины эти кажутся горячечными видениями гибнущих ученых, которые не успевают оставить никаких записей о своем открытии… Особняком, на первый взгляд, стоит рассказ «Черный конус»: здесь обезумевший от горя, потерявший на войне двух сыновей профессор Шольп, изобретатель смертоубийственного оружия, благополучно бежит в Советский Союз. Бежит — но прежде истребляет отнюдь не толстосумов, а тысячи невинных людей. Поздняков сгущает краски, допуская намеренный анахронизм — профессора допрашивает не ОГПУ, а ЧК. В рассказе, соотнесенном с советской «героической» фантастикой «последнего и решительного боя» с мировым капитализмом, слова Шольпа о «руках, которые не используют его (изобретение — М.Ф.) для завоевательных целей» звучат издевательски, а последняя фраза профессора — откровенно зловеще: «Теперь я ваш, джентльмены!»
Этот мрачный взгляд на человечество распространяется и на второстепенных, служебных персонажей. В «Кратере Коперника» гибнут прелестные дочери астронома Журбо, в «Черном конусе» погибает голубоглазая девушка из музея (которую по всем канонам фантастическо-приключенческого жанра полагалось бы спасти); сын Шольпа вынужден покинуть дом, Глисс (рассказчик в «Случае на бульваре Капуцинов») ради красного словца предает друга, его приятель Клей оказывается шантажистом; старик Косицын, понявший значение инопланетного «кубка» («Кубок майора Косицына»), обречен на непонимание и насмешки и т. д. В последнем случае судьбу артефакта не спишешь на «гримасы капитализма»: действие происходит в СССР, но долгожданные крики о немедленной передаче «кубка» в руки почтенных ученых из Академии наук или экспедиции на Луну для исследования селенитских руин так и не раздаются в финале. Словом, и в стране советской что-то прогнило, подобно мастеру Андерсону из «Черного конуса», хрестоматийному великану-трудяге и, видимо, скрытому коммунисту: не кто иной, как этот добродушный и преданный гигант, «золотое сердце, нежный друг и строгий судья», убеждает профессора Шольпа сохранить смертоносный аппарат и передать его в «чистые руки» чекистов, попутно поощряя (если не вдохновляя) истребление невинных. Какова бы ни была идеология или причины «классовой и политической ненависти», практически открыто говорит автор в «Кратере Коперника», человеческую природу7 не изменишь.
С чем связано резкое исчезновение Позднякова с журнальных страниц? Возможно, он в чем-то разошелся с редакцией или понял, что там, куда бодрым шагом марширует страна, для его фантастики места нет. Быть может, он просто решил, что сказал все, что хотел.
Все произведения В. Позднякова публикуются по первоизданиям с сохранением оригинальных иллюстраций и примечаний. Исправлены очевидные опечатки и некоторые устаревшие особенности орфографии и пунктуации; в рассказе «Кратер Коперника» унифицирована и исправлена нумерация глав.