Случай в Сокольниках (сборник)

Петрушевская Людмила Стефановна

Сколько длилось это путешествие, он не помнил, но вдруг очнулся и увидел, что луча больше нет.

На груди у Кита дымилась глубокая ранка, поверх нее блестел нательный крестик.

Кит стоял уже на верхнем шоссе, у черной машины, а внутри ее, за темными стеклами, клубилась, переворачиваясь, какая-то дымная масса с проблесками как бы искр.

Кит подошел ближе, заглянул в лобовое стекло.

Последний раз блеснуло изнутри, как выстрел, и парень ощутил смертную боль в груди.

Он упал на капот, звякнул его крестик, и Кит, защищая, прикрыл его ладонью, и вдруг стало как-то необыкновенно легко.

Через мгновение Кит стоял у вполне обычной машины и с любопытством заглядывал внутрь — а там было пусто. Ни стекол, ни руля, ни сидений.

Видимо, машина стояла давно, и любители запчастей ее уже всю разобрали по домам, как трудовые муравьи, которые ведь тоже воры, если вдуматься.

Когда он с легкой душой, целый и невредимый (грудь только слегка ломило) спустился к себе, напротив их дома лежала груда камней, приготовленных для стройки. Дворец исчез.

И у дороги валялась засыпанная цементной крошкой картинка в раме.

Кит поднял эту запыленную картину, протер ее и явственно увидел портрет молодой женщины. Ее рука, белая и прекрасная, лежала на подоконнике какого-то неизвестного окна.

Дома было тихо, мать напевала в кухне, постукивала ложечка о кастрюльку.

Он оставил портрет пока что в сенях.

В дальней комнате слышался негромкий голос:

— Ну и что ты пришла, глупая? Зачем ты это делаешь? Выплюнь сейчас же!

Кит осторожно заглянул в полуотворенную дверь.

На кровати лежала девушка и вела разговор с кем-то невидимым.

Кит сдвинулся влево и увидел младшую козу Зорьку, которая беззвучно жевала скатерть.

Что касается Мура, то он находился на столе, что ему было категорически запрещено, спина коромыслом, и стоячими от возмущения глазами смотрел на козу, которая выедала из-под него скатерть.

Кот даже тихо сказал ругательное «фук», коза не расслышала.

Тут явилась мама Лиза с очередным чаем, кот спрыгнул и изобразил тумбочку, обмотавшись хвостом, козу увели, и жизнь пошла своим ходом.

Никто ни о чем не спрашивал девушку, пока она однажды сама, извиняясь, не спросила:

— Вы не знаете, у меня ничего не пропало?

— Успокойся, ничего, — ответила Лиза.

— У меня была мачеха…

— Куда-то делась, — сказал Кит. — Как бы испарилась.

— Отец умер, я знаю… Потом ко мне приехала жить мачеха… Предъявила завещание… Моя мама погибла при землетрясении пятнадцать лет назад…

Лиза невольно кашлянула.

— Мачеха показала все — свидетельство о браке, даже свадебные фотографии… Я тоже там была снята, держала букет… Какой-то ужас. Письма папы… Он писал, что должен подготовить свою упрямую дочку к мысли о новой маме… Дочь растет неуправляемой, писал он… Только ты сможешь ее обуздать…

— Не верь, — сказала Лиза.

— Он ей писал «лапа моя». У него и слов таких не было. «И цыпленочку».

— Бред, — откликнулась Лиза.

— У нее имелось отцово завещание. Какое завещание? Он был, правда, уже немолодой, сорок с лишним лет… Но он был крепкий старик! Его так и не нашли в море… Он погиб случайно! «Все движимое и недвижимое завещаю моей жене Палисандрии…» Правда, папина далекая тетя пошла в суд и заявила, что все равно я имею право на сколько-то процентов. Но в завещании было написано — непременное условие на эти мои деньги построить дом именно почему-то здесь… Улица Палисандр… Бывший дом семь…

— Это тут, напротив, — сказала Лиза. — Она называлась Палисандр. Там, говорят, стоял дом, и там один брат убил ребенка другого брата… Дом сгорел в результате. И никому не разрешали селиться на улице Палисандр. И тут построились совсем новые люди, вроде нас, потому что поселковые избегают этого места… Кто-то проклял его, сказал, что если дом вернется на прежнее место, начнется власть убийц. И у каждого будет право на три убийства. Но не своей рукой. Как-то так. С помощью чего-то постороннего. Кто что придумает, кто яд, кто умную клевету. Кто тайное облучение… И один спасенный должен был встать против них, держа в руке крест. Такая легенда.

— Мне очень хотелось убить себя, — сказала девушка. — Я не соглашалась жить с ней, но она поселилась у нас. Мне прописали лекарства. Она привезла меня сюда, к морю. Мы жили на улице Палисандр… Но я убегала и то пыталась сброситься со скалы, то утонуть в море… Меня звал свет, и я чувствовала, что летаю, как бабочка. Последний мой бред, как она мне говорила, был умереть в своей кровати под портретом мамы. И Палисандрия сказала «хорошо», быстро построила дом и дала мне комнату. И повесила там портрет мамы. Чтобы мое желание исполнилось. Этот портрет — единственное что осталось после землетрясения. Мне снилось, что мама протягивает мне руку и спасает меня.

— Так оно и было, — сказал Кит и принес ту самую картину.

Девушка прижала портрет к груди, обвела глазами комнатушку, в которой лежала — по белым стенам здесь висели акварели, в углу горела лампадка под иконой.

— Это теперь твоя комната, — сказала Лизавета.

— Моя комната? — спросила девушка. — Я тут умру?

— Ну как раз, — быстро возразила Лизавета, вешая портрет на гвоздик, как бы специально ждавший этого в центре стены.

Женщина с портрета смотрела туманно и нежно, и ее ослепительно белая рука лежала на подоконнике того окна, которое давно уже истлело где-то в развалинах землетрясения…