Случайная
Шрифт:
– Молчите обе, – махнула она на нас рукой. – Молоды ещё, рот мне затыкать. – Повернулась ко мне. – А ты рассказывай. Что у тебя в Питере не срослось?
Есть мне расхотелось. Я с сожалением взглянула на недоеденный сырник, и тарелку от себя отодвинула. Подбородок рукой подпёрла, после чего известила:
– Мишка – гад. Жениться передумал.
Анька не к месту усмехнулась, но я знала причину. Мишка моей сестре не нравился. И тут же в голову мне пришла интересная мысль: кажется, моей двоюродной сестре мало кто из людей нравится. Она всех своим рентгеновским взглядом просвечивает, и тут же вердикт выносит.
А вот тётка обеспокоенно качнула головой.
– Поругались?
– Поругались, – кивнула я. – Но дело ведь не в этом! Мы каждую неделю ругались, и ничего. А тут вдруг: надоело, не женюсь, развод на полкровати! – Я возмущённо выдохнула. – И, в итоге, мне даже полкровати не досталось, потому что квартира была съёмная. Он вещи собрал и свалил. А я осталась! Без денег, без работы, без жилья. И что мне было делать?
– Всё так плохо? – заинтересовалась Анька, но тётя Наташа её перебила:
– А что у тебя с работой?
Я насупилась.
– Ничего. В том смысле, что этот гад полгода меня уговаривал бросить работу. И я, дура, его послушала! А какие песни пел!.. Ань, ты помнишь?
Сестра решительно кивнула.
– Помню. Я тебе ещё тогда сказала: не слушай его. А ты?
– А мне хотелось верить в лучшее, – расстроилась я. – Ведь должен быть и на моей улице праздник? Когда-нибудь… – Я на тётку посмотрела, и принялась ей рассказывать: – У нас ведь всё серьёзно было. Полтора года жили. Не идеал, конечно, не мечта любой женщины, и звёзд с неба не хватает, но всё при нём. И руки золотые. Он ремонтами занимается, бригаду свою сколотил.
Тётя Наташа покивала, внимательно слушая меня. А я продолжала жаловаться. Это было так неожиданно приятно, пожаловаться хоть кому-то, кто тебя слушает, и кому не всё равно. Кто за тебя переживает.
– Сначала просто жили, потом про свадьбу заговорили. И вот тогда он начал меня подзуживать: уходи с работы, уходи с работы. Женщина должна домом заниматься, очагом, – передразнила я бывшего. – А на твоей работе мужики сплошные! А какие там мужики? То есть, мужики, конечно, но они же обедать приходят, ужинать. И, в большинстве своём, не одни! А это моя обязанность – встречать посетителей ресторана, я же администратор! Я права?
– Права, Лидочка, права, – с готовностью поддакнула тётка.
– Вот. А я дура, повелась на его красивые речи. – Я руками развела. – И осталась ни с чем. Я не работала восемь месяцев, мои личные деньги, даже НЗ, давно закончились. А на что я их истратила? На него. И на свадьбу! И когда Мишка уехал, я осталась в съёмной квартире, совершенно без денег. Конечно, он мне от барской щедрости на столе пятитысячную оставил, но куда я с ней? – Я откинулась на низкую спинку кухонного диванчика, снова нахмурилась, а руки на груди сложила. – Только на билет на поезд и хватило. Даже за квартиру нечем было заплатить, Мишенька же у нас экономил, по договору не снимал! Последний месяц заранее не оплачивал! Вот меня хозяйка и выставила. Обидно до ужаса!
– Конечно, обидно!
А Аня, наперекор словам матери, сказала:
– Радуйся. На фиг тебе в мужья такой придурок?
– Он не был придурком, – обиделась я.
– Да, долго притворялся, – фыркнула Анька. – Артист.
Тётя Наташа тронула дочь за руку, выразительно глянула.
– Перестань. Ей и так
– Вот именно, – обиделась я. – Мне плохо. А ты издеваешься.
– Я тебя жизни учу!
– Себя бы поучила, – неделикатно заметила тётка. – А то, как разбежалась со своим Витькой, так и сидишь сиднем!
– Поэтому и говорю, предупреждаю: не надо связываться с придурками! Тем более, замуж за них выскакивать. Даже по большой любви! Где она, любовь-то? У меня, у тебя, Лид? Кинул пятитысячную, и свалил. А ты: красивый, люблю!
– Больше не люблю, – буркнула я. – Я предателей, вообще, не жалую.
– Вот и помни об этом. – Анька, зараза, мне язык показала.
– Ты чего какая злющая? – спросила я у неё, когда мы из кухни переместились в её комнату. Дверь закрыли, я плюхнулась на диван и блаженно вытянулась на диванных подушках. На самом деле устала. И ноги от долгого хождения на каблуках гудели.
– Да ну, – отмахнулась сестра. – Одна сплошная морока, а не жизнь.
Я фыркнула от смеха.
– И кто же тебе голову заморочил?
– Смешно тебе. А я, может, страдаю?
– Может, – согласилась я.
Анька присела на край стола. Вытянула длинную ногу, полюбовалась. Ноги свои Анька любила. Считала, своей гордостью, и вечно носила мини.
– Что делать будешь? – спросила она меня, видимо, решив сменить тему. – Неужели здесь останешься?
– А у меня выбор есть? Надо прийти в себя… после такого предательства, – глухо проговорила я. Продолжила: – Денег накопить. А чтобы их копить, сама знаешь, нужно работать. А чтобы работать, не мешало бы работу найти. В общем, забот полон рот, как бабушка говорила.
– С одной стороны, это хорошо. Поменьше будешь думать о своём рыжем.
– Он не рыжий!
– Рыжий, рыжий, – настырно поддразнила меня Анька. – Конопатый.
– Ты точно злющая.
– Настроение на нуле. Жизнь идёт, а я живу с мамой.
– Не клевещи на тётю, она классная.
– Ага, когда ты в Питере живёшь. А вот как она начнёт решать твои проблемы, по-своему, вот тогда и посмотрим, как ты запоёшь.
– А я не против. Может, она семейство от меня отвадит?
– Сцепиться с Луизой по достойному поводу, мама давно не против. Но вряд ли она победит.
– Да уж. Против мачехи сработает только осиновый кол.
– Слушай, есть мысль. Пойдём в ресторан? Отметим твоё возвращение. – Заметив, как я в сомнении нахмурилась, бодрые интонации решила поубавить. – Или погорюем. За бокалом красного вина.
Я сделала вид, что призадумалась, но уже через пару секунд согласно кивнула. А Анька расцвела в улыбке. Победно вскинула руки.
– Тогда выбираем лучшие платья, и идём страдать. Хвались нарядами!
Хвалиться получилось плохо, все мои наряды оказались изрядно помятыми после многочасового путешествия из культурной столицы. Пришлось браться за утюг и приводить платья в порядок. Затем примерка, выбор был непростым, и, в итоге, из дома мы вышли глубоким вечером, под настойчивые наставлению и предупреждения тёти Наташи. Мы с Анькой, как когда-то в юности, словно нам снова было по семнадцать, кивали её маме и беспрестанно улыбались, обещали вести себя хорошо и быть серьёзными девушками. А когда, наконец, вышли за дверь, и закрыли её за собой, переглянулись, но смеяться или вздыхать поостереглись. Тётя Наташа наверняка ещё стояла за дверью.