Случайно влюбилась в… Бога?
Шрифт:
– Потому что мне нужно знать правду! Если в твоем понимании обращаться со мной, как с ребенком, значит защищать меня, то я обойдусь без твоего покровительства.
– Ты неблагодарная…
– Мы покончим с этим прямо сейчас, – перебила я. – Чтобы тебя не было больше в моей жизни. И вообще нигде рядом со мной.
– Ты просто злишься, но, если ты дашь мне…
– Нет. Все кончено. Мне не нужна твоя защита. Слышишь меня? Ты. Мне. Не. Нужен.
В комнате стало так тихо, что было слышно, как в воздухе вибрирует исходящая от Гая слепая ярость. Его лицо окаменело.
И тут я произнесла:
– Каача'ал
Глава 28
Первая мысль Гая была взять и наконец выпороть женщину, как он всегда воображал. Она плаксива, импульсивна и слишком наивна для своей собственной безопасности.
Еще она была переполнена восхитительной, пламенной, неудержимой жизненной силой, и могла бы противостоять кому-угодно, даже самому могущественному существу на планете. Даже тому, дар которого – убивать.
Такая храбрая, таящая в себе столько света. Очаровательная.
Второй мыслью стало его сильное желание, чтобы она поняла. Если бы он мог заставить ее успокоиться, то начал бы объяснять, как все устроено в его мире.
Для богов человечество стояло во главе. Ответственность на первом месте. Он на самом деле не желал причинять Эмме боль, но что-то в Томмазо заставило его насторожиться. Может, он не достаточно хорош для нее. Но опять же, никто не был.
Но Гай был готов рассказать ей все, включая почему ее отверг, он чувствовал, что Эмма заслужила правду
Но когда она разорвала связь, что-то изменилось. Это не было простым ударом по его мужскому эго – потому что, да, его никогда не отвергали так жестоко – когда она разорвала связь это была самая мучительная боль.
Частички души каждого находились внутри другого. Так создавалась связь, узы. Разрыв чего-то настолько сильного походил на расщепление атома. Атомов Гая.
Но хуже всего была оставленная вместо связи гигантская зияющая дыра. Свет Эммы стал единым с Гаем, принося умиротворение и тепло. Без этой крошечной частички он был просто диким, бесчувственным божеством.
– В тебе всегда кроется так много сюрпризов, карамелька. – Протянув руку, он погладил завитки светло-медного оттенка, обрамляющие ее нежное лицо с яркими темно-зелеными глазами, в которых сейчас плескался коктейль из зла и страсти.
Она отвернулась от него.
– Теперь ты ее чувствуешь? – спросил он низким голосом. – Эту пустоту? Я. Тебе. Нужен.
– Нет, ты – убийца, монстр, насильно ворвавшийся в мою жизнь, никогда не забывай об этом
– Эмма, я – тьма, благодаря которой существует свет. Я убиваю потому что кто-то должен уничтожать тех, кто родился бездушным и злым, тех, кто насилует, убивает и порождает тьму. Из-за этого ты меня отвергаешь? За это судишь? Ты не представляешь, что я вынес и чем пожертвовал ради человечества.
Ее взгляд стал разъяренным.
– Нет, не представляю. Да и как я могу? Ты никогда мне ничего не рассказывал!
– Потому что хотел оградить тебя от каторги. Но поверь, я отдал всё! – Гнев Гая быстро нарастал, тем более после того, как успокаивающая сущность Эммы покинула его, вернувшись к ней.
Гай прижал Эмму к стене, придавив своим тяжелым телом.
– Повтори, Эмма, – отрезал он ей на ухо. – Скажи еще раз,
Поджав губы и заскрежетав зубами, Эмма с трудом повернула голову, чтобы встретиться с его пылающим взглядом.
– Ты мне никогда, черт возьми, не был нужен. Ты просто средневековый ублюдок. Учбены защитят меня. Томмазо меня защитит.
Гай ощущал, как она ускользает все дальше, а его варварская сторона все больше берет власть над ним. Он больше не мог выдержать. Отстранившись лишь на дюйм, он взял руки Эммы в свои и поднял их над ее головой, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
Ее зрачки были расширены и соблазнительны. "Страсть и злость, как и у меня", подумал Гай. Он ощущал запах пьянящего коктейля эмоций, исходящий от кожи Эммы.
Он глубже вдохнул, желая втянуть в себя хоть частичку Эммы, вернуть ее в себя. В голове мелькнуло изображение их обнаженных, влажных от пота тел, скользящих друг по другу.
Он ощутил, как член затвердел и человеческое тело заполнилось желанием.
– Скажи мне, Эмма, – выдохнул он ей на ухо, затем пробежался губами по ее шее. – Скажи, что я тебе не нужен, что ты меня не хочешь. – Он переместился и прижался губами к чувствительному местечку, прямо под мочкой уха. – Скажи, что ты не жаждешь до боли почувствовать мой язык у себя во рту, ощутить, как я облизываю каждый дюйм твоего тела. Не желаешь, чтобы головка моего члена скользила в тебе, внутрь и обратно, пока я не разломаю твое ужасное, противное отношение ко мне. Скажи, что не желаешь, чтобы я заполнял тебя снова и снова, заставляя так сильно кончать, что это навсегда запечатлеется в твоей памяти. И это после того, как я заставлю тебя извиваться от нескольких часов секса, как ты ненавидишь мысль о том, что я беру тебя медленно, скользя между твоих возбуждающих бедер, пока ты стонешь, как в прошлый раз и содрогаешься подо мной. Скажи, что ты этого не хочешь, маленькая девственница, произнеси.
Под Гаем тело Эммы сильно ослабло, но ее глаза были зажмурены, а выражение, покрасневшего от смущения, лица не читаемым.
Ни одна женщина не могла устоять перед феромонами, исходящими от его тела, и это было лучшей из его небольших хитростей. Даже лучше, чем голос или безусловное совершенство его мужского тела.
Гаю лишь нужно было сосредоточиться и его тело превращалось в фабрику обольщения. Если бы захотел, он мог загипнотизировать целый квартал женщин таким способом. И так он хотел заставить Эмму вновь создать связь, заставить ее нуждаться в нем также, как он нуждался в ней.
Ах, да. Он уже мог ощущать аромат ее острого желания, исходящий из каждой поры ее тела, из средоточия страсти. Каждая молекула вибрировала одним единым сообщением: "Я хочу тебя", – говорили они.
– Я. Тебя. Не. Хочу, – выдохнула Эмма.
Что? Гай пробил кулаком стену над головой Эммы. Упрямая женщина! Она сводила его с ума. И она лгала.
– Ты пожалеешь, что сказала это, – прорычал он.
– Вперед. – Она вздернула подбородок. – Ударь меня. Знаю, ты не способен ни на что другое.