Случайный знакомый. Другая страна
Шрифт:
Дома она швырнула кассету на стол и уставилась на неё. «Вот из-за этой дряни весь сыр-бор? Я могу теперь заново смонтировать свою программу, текст у меня остался. Только вот стоит ли это делать? Что-то не хочется…»
Примерно с час она уговаривала себя не думать о Максе. Но при одной мысли о том, что этот человек, который был нужен ей больше всех на свете, потерян теперь навсегда из-за ее собственного невыносимого характера, ее начинало трясти. Что же теперь делать, как жить без Максима? Даже если она позвонит ему сама, вряд ли он простит её.
«Телефон! Это наверняка звонит он!» Яна метнулась к телефону, сшибая всё на своём пути. Снимая трубку, она умудрилась сдернуть аппарат со стены, но поднимать было некогда.
— Да! — радостно прокричала она.
Это был не Максим.
— Послушай, Соколова, — раздался гневный голос Олега Кудасова, — скажи своему ненормальному дружку, что я его в милицию сдам, если он ко мне ещё раз близко подойдёт. Ворвался сегодня как бешеный.
— И отобрал у тебя мою кассету, да? — язвительно спросила Яна.
— Это уже к делу не относится. Он меня чуть не убил! Да еще и голубым обозвал, придурок! Ты сама припадочная, и друзья у тебя такие же. Кстати, быстро ты его нашла. Или он у тебя уже давно на примете был?
— Отвяжись, слизняк, — ласково пропела Яна и бросила трубку.
На этот раз бороться с собой она уже не могла. Набрав номер Макса, она на одном дыхании произнесла:
— Максим, прости меня, пожалуйста! Я совсем не могу без тебя, честное слово!
Не дав ему ответить, она отсоединилась. Вот сейчас он позвонит, и все будет хорошо. Но телефон молчал. «Похоже, всё…» — обреченно подумала Янка.
В дверь позвонили. Открывала Яна довольно неохотно. На пороге стоял Макс.
— Пустишь?
Немного опомнившись, Янка не смогла не поинтересоваться:
— А как ты умудрился так быстро приехать?
— А я никуда и не уезжал. Так и сидел в машине возле твоего дома. Очень хотел подняться, но боялся. Так пустишь?
Янка втащи ла его за руку в прихожую, захлопнула дверь и заявила:
— Только если ты мне раскроешь тайну.
— Какую еще тайну?
— Как ты меня нашёл в том сквере? Я ведь тебе не сказала название улицы.
— Сам не знаю. Я представил, что я — это ты, и мысленно пошел по городу. Только не теряйся больше, ладно?
— Даже не надейся, — повиснув на его шее, прошептала Янка.
Другая страна
Владимир Иванович стоял перед зеркалом, пытаясь подобрать галстук в тон к новому костюму, темно-серому, в тонкую белую полоску. Это давалось ему с большим трудом. Уже трижды, один за другим, он прикладывал к груди все восемь имеющихся у него галстуков, и в каждом что-то его не устраивало. Один не подходил по цвету, у другого полоска не та, а парочку вообще лучше было выбросить. Во всяком случае, так ему сейчас казалось. Отбросив в сторону очередной галстук, на этот раз ярко-красный, Владимир Иванович с грустью посмотрел на свое отражение в зеркале и ещё больше расстроился.
Ему едва-едва за сорок, а на голове волос меньше, чем на груди. Нет, они, конечно, были, но довольно жидкие. Те, что погуще, росли дурацким венчиком, который слишком быстро отрастал сзади и по бокам, приходилось их там часто стричь. В общем, сплошная морока, облысеть бы уж скорее, что ли. А когда-то у него была шевелюра что надо. Темные с каштановым отливом и слегка волнистые волосы до плеч. Мода тогда была такая, под «битлов». Сколько неприятностей он пережил из-за них. И волос, и «битлов». В школу могли не пустить, пока не подстрижешься. Могли вызвать родителей и в их присутствии прочитать лекцию на тему о тлетворном влиянии Запада и недопустимости антиобщественного поведения комсомольца, будущего строителя коммунизма. Слушать идеологов загнивающей буржуазии, то есть «Битлз», и носить длинные волосы было совершенно аморально, антиобщественно и вообще очень-очень плохо. А на улице любой мент мог остановить и прочитать нравоучение о недопустимой длине волос, постепенно подводя неправильную прическу к измене родине. Или не постепенно, а прямо в лоб — это зависело уже от интеллектуального уровня стража порядка.
Но это все были сущие пустяки по сравнению с ребятами из индустриального техникума. От них можно было получить в лоб уже совершенно буквально, кулаком. В этом самом индустриальном техникуме учились ребята после ПТУ, в основном спортсмены. Или, поступив, становились ими — такова уж была специфика этого заведения. Традиции техникума соблюдались свято. С началом каждого учебного года «индустрики», едва темнело, выходили на улицы города на охоту. Коротко стриженная орава человек в двадцать кружила вокруг центрального парка и танцплощадки, высматривая парней, не похожих на них самих. И не важно, чем именно человек отличался от этой обезьяньей стаи — одеждой, наличием очков, речью. Главное, что в нём моментально чуяли чужака. А больше всего «индустрики» любили бить «длинноволосиков» — так называли они тех, кто и в прямом смысле не желал стричься под одну с ними гребенку. Выбрав кандидатуру, шли следом в молчании, так что было слышно только угрожающее шарканье ног. Не обращали внимания на то, один ли парень или с девчонкой. Пожалуй, если с девчонкой — ещё и лучше, приятнее показать свою силу и унизить его перед подружкой. Жертву загоняли к месту потемнее. Там окружали плотным кольцом, и для знакомства парень с длинными волосами получал несколько внушительных оплеух. Когда-то в такую ситуацию попал и Владимир Иванович. Правда, в то время по отчеству его никто называть и не думал.
Глава 1
Та двадцатилетней давности осень была на удивление долгой и теплой. Начало октября, а температура даже ночью ещё не опускалась ниже десяти градусов тепла. По Цельсию. Владимир Иванович тогда учился в десятом классе. Для учителей он был Вовой Туровым, для мамы — Володей, а для всех остальных просто Вовкой. В один из таких самых обыкновенных осенних дней он вернулся из школы, кое-как сделал письменные уроки и решительно плюнул на устные, помыкался по комнате из угла в угол, полистал книгу Джека Лондона про золотоискателей на Аляске. Бросил, включил магнитофон. У Вовки был хороший магнитофон с двумя дорожками и двумя скоростями, девятой и девятнадцатой. Может, скорости были и другими, но припоминались потом всю жизнь почему-то именно эти цифры.
Хриплым голосом под гитарные аккорды и помехи Высоцкий пел про горы и про любовь. Это была хорошая запись. Спекулянт утверждал, что он лично сам писал с концерта, и ему, Вовке, крупно повезло заплатить за всего вторую перезапись несчастную трешницу. Правда, для Вовки и эти три рубля были вполне приличной суммой. Он копил их целых три недели, экономя в школьном буфете на булочках и компоте.
Послушав Высоцкого и подпев ему, не очень старательно копируя хриплый голос певца, Вовка поставил другую запись, на этот раз совсем уж не советскую — «Deep Purple». Изобразив руками под музыку соло на бас-гитаре и широко открыв рот, он взвыл финальные несколько слов на языке, который ему самому казался английским. В комнату заглянула мать с явным испугом на лице, посмотрела на Владимира, на магнитофон и покрутила пальцем у виска. Этот жест означал только одно, а именно психическое состояние ее сына на настоящий момент. И, уходя, сделала резкий рубящий жест рукой, что означало приказ утихомирить дурацкую шарманку Вовка, демонстрируя свою независимость, выждал пять минут, но в конце концов магнитофон все-таки выключил. Слушать музыку тихо было неинтересно, а наушников у него не было.
Пока Володя маялся дурью, на улице начал о темнеть. Хоть и тепло, но все-таки уже осень Он помаялся еще минут двадцать, периодически выглядывая в окно и рассматривая освещенный фонарем подъезд у дома напротив, где обычно собирались его ровесники. Там не было никого, кроме дворника дяди Феди, который отдыхал от праведных дневных трудов, дымя «беломориной» на скамеечке. Вспомнив, что сегодня пятница и все ребята ушли на летнюю танцплощадку, которую из-за теплой осени до сих пор не закрыли, Вовка спешно засобирался. На танцы ему не очень хотелось, да и не слишком-то и любил он эти танцы, но все были там. А сидеть дома — со скуки умрешь.