Слуга Божий

Слуга божий

Если кто возлюбит Зверя и образ его, тот будет пить вино ярости Божией, приготовленное в чаше гнева Его. И будет пытан огнём и серой пред святыми Ангелами.[1]

Откровение Иоанна Богослова — Заповедь часа суда

Одет он был в одежды кровью омытые, а имя его: Слово Божие. Он пасти будет народы розгой железной, и Он выжимает давильню яростного гнева Всемогущего Бога.[2]

Откровение Иоанна Богослова — Первая битва победного слова

Танец Чёрных мантий

А избранные имеют на своей стороне Ангела, как Хранителя и Стража, дабы вёл их к жизни.[3]

Св. Василий

Из большой плетёной

корзины перед нами на пол высыпали отрубленные головы. Я тщательно пересчитал. Восемь. А значит столько, сколько быть должно.

— Так что, волколаков[4]мы выкинули из головы, — заявил сидящий рядом со мной Тадеуш Вагнер, и глянул краем глаза, оценил ли я его меткую, изящную шуточку.

Он пнул носком сапога одну из бошек, та откатилась и ударилась о другую. Обе сплелись свалявшимися, окровавленными бородами.

— Хорошая работа, — Вагнер похвалил людей, принёсших корзину, и дал им знак, что могут уйти.

— Глянь-ка, какая красотка, — сказал он уже мне, указывая на голову молодой женщины с длинными светлыми волосами, теперь вымазанными грязно-красным. — Вот уж не было ей чем другим заняться…

— Люди безумны, — я вздохнул. — Чем дольше живу, чем больше вижу, тем сильнее в этом убеждаюсь.

Семеро мужчин и девушка, чья красота пришлась по вкусу Вагнеру, принадлежали к шайке волколаков, терроризирующей округу. Они переодевались в звериные шкуры и нападали на путников или крестьян, используя в стычках зубы и когти. Поскольку обычно они имели перевес не менее четырёх к одному, а жертвами чаще всего выбирали стариков, женщин или детей, то им удалось убить несколько десятков человек, прежде чем они были схвачены, повешены, а затем усекновены. Их безголовые останки мы приказали сложить на рынке, дабы служили предупреждением другим деятелям, ищущим приключений. Головы же будут насажены на копья и украсят городскую заставу. Также для предостережения.

В принципе, это не мы, инквизиторы, должны заниматься этими ряжеными, но местное население было так напугано (внушили себе, что волколаки неуязвимы для любого оружия, созданного руками человека, и ходили, вооружившись склянками со святой водой), что мы были вынуждены сами взяться за дело. И таким вот образом городок Кобриц был избавлен от волколакской напасти, а я и Вагнер могли спокойно вернуться в резиденцию Инквизиции в Равенсбурге[5],где помимо нас постоянно пребывало ещё двое других инквизиторов, опекающих весь округ.

— Так что, выставляем счёт бургомистру и домой, — заключил Вагнер. Его топорное квадратное лицо осветилось улыбкой.

— Аминь, — пробурчал я.

Выслеживание шайки заняло у нас около двух недель. И поверьте мне, любезные мои, эта работа была недостойна инквизиторских дарований и времени, пожертвованного служителями Святой Службы[6].Единственной пользой от всей суматохи было то, что бургомистру придётся изрядно зачерпнуть из городской казны, дабы вознаградить наш труд. Так договорился с ним Генрих Поммел[7],начальник и старший чином[8]равенсбургской Инквизиции. Человек, который даже собственной матери выставил бы счёт за то, что его родила. Я солгал бы, однако, сказав, что мы не ценили его за эти способности. Инквизиторское жалование не относится к наивысшим, а благодаря инициативе и предприимчивости Поммела, время от времени в кошельке вашего покорного слуги заводились лишние монеты. Конечно, сам Поммел при этом существенно выигрывал, но мы не собирались с ним препираться. Во-первых, инквизиторы связаны служебной иерархией (в идеале, это должно действовать в обоих направлениях), а во-вторых, старое купеческое правило гласило, что лучше иметь десять процентов от ста дукатов, чем ноль процентов от тысячи. И в связи с этим бедный Мордимер[9]был счастлив, что порой может себе позволить нечто большее, чем просто чёрствый хлеб, запитый кружкой воды.

При всей своей предприимчивости, изворотливости и цинизме Генрих Поммел был почти идеальным начальником. Почему? А потому, что он радовался успехам подчинённых, искренне желая, чтобы мы снискали величайшую честь, какая только может ожидать инквизитора, а именно получили лицензию Его Преосвященства епископа Хез-хезрона либо лицензию Апостольской Столицы. Он сам давным-давно мог уже покинуть Равенсбург и работать в Хез-хезроне под оком самого епископа, но предпочитал провинциальный покой вечной спешке и вечной неразберихе, царившим в большой метрополии. Я понимал его и в то же время жалел, что удобства привычной жизни притушили в нем жар, который должен пылать в сердце каждого инквизитора. Ведь место чёрных мантий, как нас порой называют, было там, где царит больше всего зла и несправедливости. А такими местами были как раз Апостольская Столица — Хез-хезрон[10]или Энгельштадт[11],столица нашей могущественной Империи. Это там цвели ереси, там отступники замышляли свои мерзкие планы, там в тайных лабораториях чернокнижники вызывали демонов, а ученые изучали тайны чёрной магии.

— Может, в завершение организуем какой-нибудь ужин? — спросил Вагнер. — Побольше винца, побольше жратвы, девки, музыканты. Что скажешь, Мордимер?

— Если городской совет заплатит… — я оторвался от благочестивых мыслей.

— Заплатит, заплатит, — усмехнулся он. — Ведь они не знают, а не потребуется ли им через месяц или год наша помощь снова. И поэтому вряд ли им бы хотелось, чтобы запомнилось, как мы уехали из Кобрица голодные и томимые жаждой…

— Святая правда, Тадеуш, — поддакнул я.

*

Горожане были нам искренне признательны за истребление шайки волколаков, поэтому устроили ужин, может не роскошный, но, по меньшей мере, пристойный. За длинными столами, расставленными в виде подковы и накрытыми белоснежными скатертями, расселись отцы города, местный пробощ[12],аптекарь, несколько купцов из тех, кто побогаче. Некоторые пришли с женами, иные с дочерьми, также я приметил четырёх молодых и вполне симпатичных женщин, которые никак не выглядели жёнами или дочками. Сложно также было не заметить, что жёны горожан посматривали в их сторону взглядом, по меньшей мере, неприязненным. Видно, не привыкли к присутствию девок за пиршественным столом.

— Видел? — я подмигнул Вагнеру.

— Четыре, — причмокнул он. — Я заметил в поведении этих достойных людей похвальную предусмотрительность. Хватит нам четырёх, Мордимер? — Он посмотрел на меня с шутливым беспокойством.

— Если ты возьмешь одну, я постараюсь не надорвать сил трёх оставшихся, — парировал я.

Бургомистр встал со стула и постучал ножом по кувшину. Разговоры постепенно стихли.

— Драгоценнейшие магистры[13]Инквизиции, — начал он, кланяясь нам, и его толстощёкое лицо просияло искренней улыбкой, — благодарю Господа Бога Всемогущего, что ниспослал именно вас бедному городу Кобриц, жители которого претерпевали ужасные муки от рук шайки злодеев, выдающих себя за волколаков.

Он прыснул со смеху, будто слово «волколаки» его забавляло. А я помню, что когда мы приехали, он сам щеголял со склянкой святой воды в кармане!

— Сколько слёз мы пролили, сколько молитв мы вознесли небесным алтарям, сколько недель мы жили в страхе перед преступниками! И ужас, который разрывал наши сердца, исчез благодаря вам, драгоценнейшие магистры Инквизиции.

— Ещё раз повторит «драгоценнейшие магистры», удвою им счет, — дохнул Вагнер мне прямо в ухо.

— Потому-то знайте, что мы сохраним вас в благодарной памяти. Матери в Кобрице уже не будут больше тревожиться о детях, мужья о жёнах, сыновья об отцах…