Слуга Божий
Шрифт:
— Ха! — Он потёр руки, хотя в помещении было тепло.
— Я с самого начала говорил, что Лоретта невиновна, но никто и слушать не хотел…
— Кому говорили? — заговорил невнятно Смертух, ибо как раз отгрызал себе ноготь.
— А-а… кому? — явно смешался доктор. — Так, вообще говорил. Это всё человеческая глупость. Байки. Вымыслы. Фантасмагории. — Он посмотрел на меня, как бы желая удостовериться, понимаю ли я последнее слово.
Я понял.
— Иными словами, ничего не случилось? — мягко улыбнулся я.
— Не то, чтобы ничего, ибо умерли. Но от естественных причин, магистр! Петер давно страдал от кашля и харкал кровью, Дитриху я не раз ставил пиявки, а Балбус обжирался до бесчувствия, а ведь
— Да-а, — покачал я головой. — А белые, толстые черви?
— Черви, — он выплюнул это слово, будто оно было неприличным. — Чего только людишки не придумают?
— Например, ваш брат, бургомистр, — намекнул я.
— Ну да, — нехотя признал он. — Но я в это не верю.
— Не верите, — повторил я, — ну что же… Вы позволите, мы осмотримся немного?
— Осмотритесь? — Он снова побледнел. — Я не знаю, имеете ли…
— Имеем, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Поверьте, имеем полное.
— Что ж. — Он в очередной раз потёр руки. Я заметил, что пальцы его покрыты синими и белыми пигментными пятнами. — Раз так…
— Раз так, то так, — улыбнулся я одними губами и встал. — Посмотрим сначала чердак и подвал.
— На чердаке только пыль, паутина и крысы, — быстро произнёс доктор. — Поверьте мне, вы лишь испачкаетесь и намучаетесь…
— Показывай этот чердак, — рявкнул Смертух.
— Нет, Смертух, спокойно, — сказал я. — Раз доктор говорит, что чердак такой неуютный, мы спустимся в подвал.
— В-вв подвал? — стал заикаться Йоахим Гунд.
— Почему нет? А, впрочем, — я сделал вид, что задумался. — Вы, доктор, покажете моим помощникам подвал, а я в это время осмотрюсь во дворе.
Я знал, что мы ничего не найдём ни в подвале, ни на чердаке. Доктор Гунд сознательно заводил нас в маленькую ловушку. Его беспокойство выглядело очень натуральным, но дал бы голову на отсечение, он лишь притворялся. Конечно, он был обеспокоен нашим визитом, но рассчитывал, что мы устанем, обыскивая подвал и чердак, и оставим его, наконец, в покое. В конце концов, он мог ожидать, что инквизиция, рано или поздно, посетит дом врача, чудака и алхимика. И всего этого он скрывать от нас не собирался. Реторт, опытов, экспериментов. Посмотрите, у меня ничего нет, что стоило бы утаивать, — казалось, он говорил. Очень хитро, любезные мои, но я чувствовал во всём этом фальшь.
Я вышел наружу и осмотрелся. Мёртвый пёс лежал на полпути к калитке, как мы его и оставили. Я направился на задний двор. Открыл дверку и заглянул в чулан, где лежали аккуратненько сложенные сосновые дрова и дубовые чурбаны с облезающей корой. У стены стояли вилы, грабли с выломанным средним зубом и заступ с лопатой, испачканной засохшей грязью. Ничего интересного.
В тени развесистого каштана я увидел аккуратно облицованный камнем колодец. Я поднял деревянную крышку и заглянул внутрь. В восьми, девяти футах подо мной блестело зеркальце воды. Я уже видывал тайники, размещённые под поверхностью воды в колодце, но мне не казалось, что у уважаемого доктора были силы и желание принимать ледяные ванны. Не говоря уже о том, что на гладкой стенке облицовки не было никаких скоб или креплений, что помогали бы при подъёме и спуске. Тогда где скрывалась пещера колдуна? Ха! Вот хороший вопрос. Неужели я всё-таки ошибался, и Йоахим Гунд не был таким хитрым, каким выглядел, и занимался чёрным делом в подвале либо на чердаке?
Я медленно пошёл вдоль деревянной ограды, а потом пересёк сад вдоль и поперёк, да наискосок. Ничего необычного. Заброшенный и весь в сорняках цветник, маленькие, сгнившие яблочки, коричневеющие в некошеной траве, несколько кротовин, пара десятков горстей лопнувших каштанов. Прогуливаясь, я внимательно смотрел под ноги, но повсюду победоносно буйствовали трава и сорняки. Я искал
— Отче наш, — начал я, —сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя как на небе, так и на земле.
Я закрыл глаза и мало-помалу чувствовал, как на меня нисходит Сила. Несмотря на зажмуренные веки, я начинал видеть. Ветки деревьев смутно виднелись среди каких-то зелёных и жёлтых проблесков.
— Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и дай нам также силы, дабы не прощали мы должникам нашим.
Взрывы красного цвета охватили почти всё, но за ними я уже видел очертания крыши дома и зелень травы. Вся картинка мигала, дёргалась и менялась, но я знал, что долженвыдержать. Несмотря на то, что, как обычно, появилась сестра молитвы — боль. Ударила неожиданно, вместе с красной волной. Так, будто приплыла на галере с багряными парусами. Я чуть не прервал молитвы и не открыл глаза.
— И позволь нам дать отпор искушению, а зло пусть пресмыкается в прахе у ног наших. Аминь[77].
Боль поселилась надолго, но я старался о ней не думать. Я также старался не концентрировать взгляда на образах, появляющихся из проблесков. Я хорошо знал, что если всмотрюсь в какой-то элемент, фрагмент этой реальности-нереальности, то чем сильнее буду пытаться его разглядеть, тем быстрее он развеется и исчезнет. Образы проплывали сквозь меня, а я продолжал молиться, и временами видел себя самого, как бы смотрел сверху на чёрную, коленопреклоненную фигуру, пульсирующую багрянцем боли.
— Отче наш, — я начал вновь, хотя молитва не приносила облегчения, а только усиливала боль.
Но всё же мне казалось, что я уже плыву где-то среди красок и образов, окутанный ярким, жёлтым блеском.
Мне пришлось семикратно повторить молитву, пока я через закрытые глаза не разглядел явственно сад и дом. Они не были такими, какими я их запомнил до этого. Дом пульсировал мраком, казалось, приближаясь и отдаляясь. Сад светился безумной, болезненной зеленью. Я ясно видел прицепившиеся к веточкам дерева засохшие вишни, которые теперь казались бурыми уродцами с челюстями, полными зубов в виде игл. Я видел кружащихся вокруг этого дома существ, которых невозможно описать словами. Создания безчётких форм и красок, парящие над землёй и лениво плывущие по воздуху. Один их вид будил страх, пересилить который позволяла мне лишь молитва. Я молился, и казалось мне, что я уже целиком слеплен из одной боли. Но если бы я прервал литанию[78]именно в этот момент, кто знает, не оказался бы в поле зрения бесформенных монстров. А сама мысль, что кто-нибудь из них мог бы посмотреть в мою сторону, вызывала у меня пароксизм ужаса.
Теперь я уже мог спокойно осматриваться. Мало того, я мог, ухватившись за башенку на крыше, вращать дом то влево, то вправо, чтобы заглянуть во все его закутки. И почти сразу я увидел место, которое должен был увидеть. Пульсирующая голубым иллюзия. Это была стена в чулане для дров. Созданная с помощью настолько сильного заклятия, что кирпичи были не просто видны, но их можно было почувствовать пальцами, и даже пораниться об их шершавую поверхность. Эту стену можно было сколь угодно простукивать и прослушивать. Звучала бы как обычная, цельная, кирпичная стена. Ибо звук в этом случае тоже был бы иллюзией. Я бережно высмотрел голубовато-серебряные нити, удерживающие иллюзорную стену, и мало-помалу их оборвал, одну за другой. Пульсирующий голубой цвет постепенно бледнел, серел, и, наконец, погас. Я знал, что в этот самый момент стена из добротного, красного кирпича просто исчезла. Растворилась в воздухе.