Слуга Империи
Шрифт:
Кевин произвел в уме несложные подсчеты и пришел к выводу, что мидкемийский монарх проявил подлинное великодушие. В пересчете на деньги Королевства Лиам требовал сумму около трехсот тысяч золотых соверенов, что едва могло покрыть расходы на содержание Западных Армий в полевых условиях в течение девяти лет.
– Ему следовало бы потребовать вдвое больше.
– Дело не в сумме, а в самом принципе возмещения ущерба, - огорченно возразила Мара.
– Ичиндар не может пойти на такую выплату без ущерба для чести. Это опозорило бы Цурануани перед богами!
– Именно поэтому
– Но зато он преподнес "в дар" молодому королю редчайшие драгоценные камни, которые стоят приблизительно сто миллионов цинтий.
Воздавая должное находчивости императора, Мара улыбнулась:
– Даже Высший Совет не может отказать ему в праве сделать подарок другому монарху.
– И еще одно достойно упоминания.
– Аракаси многозначительно взглянул на Кевина.
– Лиам хочет, чтобы состоялся обмен военнопленными.
Раб из мира варваров и его госпожа в одно и то же мгновение обратили друг к другу странные, красноречивые взгляды. А потом, снова обратясь к Аракаси, Мара спросила:
– Я понимаю, чего он хочет, но согласится ли Ичиндар?
– Кто может это сказать?
– еще раз пожал плечами Аракаси.
– Передать рабов Королю Островов - дело нехитрое. Лиам может делать с ними, что ему заблагорассудится. Куда более сложный вопрос - что будет делать император с нашими возвращающимися военнопленными?
Молчание затянулось. Не подлежало сомнению, что в Цурануани таким людям никогда не удастся вновь обрести честь и свободу.
Внезапно ощутив ужасную усталость, Мара принялась разглядывать собственные ноги. Синяки, оставшиеся после бегства с арены, были уже не видны, но каждое упоминание о рабстве и свободе бередило душевные раны.
– Что слышно о Минванаби?
Ответ последовал без промедления:
– Там готовят для войны больше трех тысяч солдат.
Мара встревоженно вскинула глаза:
– Они направляются к Священному Городу?
– Нет. Просто готовятся, не выступая за пределы поместья Минванаби.
Глаза у Мары сузились.
– Почему?
Но ответил ей не Аракаси, а Люджан, задержавшийся у дверей после того, как назначил воинов на посты у каждой двери и каждого окна.
– У Десио есть основания опасаться Имперского мира, госпожа. Если ты отступишься от распрей с Минванаби, то отвергнешь лишь обязательства, связанные с кровной местью. Найдутся такие, которые усмотрят в этом урон для чести Акомы, но кто посмеет осудить тебя за повиновение Свету Небес? Если император заставит враждующие дома сохранять мир, то Десио не сумеет исполнить то, в чем поклялся на крови перед богом Туракаму. Он должен уничтожить нас, не дожидаясь, пока мощь императора чрезмерно возрастет... в противном случае он оскорбит бога смерти.
Кевин взял на себя смелость послать слугу за холодным питьем для госпожи. Он чувствовал, как трудно ей сохранять самообладание.
– Неужели Десио осмелится напасть на императора?
– спросила она.
Аракаси покачал головой:
– В открытую - нет. Но если у Высшего Совета отыщется причина для объединения против воли императора, то у Десио под рукой окажется самая многочисленная
Мара прикусила губу. Сейчас, когда клан Омекан расколот на два лагеря - сторонников Деканто и Аксантукара, - опасность совершенно очевидна: Десио может стать новым Имперским Стратегом, если достаточно много партий в Высшем Совете решат прибегнуть к силе, чтобы воспротивиться императорскому указу.
Кевин добавил еще одно малоприятное соображение к тем, которые уже были высказаны:
– Три тысячи мечей Минванаби за стенами Высшего Совета могут послужить убедительным аргументом, даже если он и не располагает явным большинством голосов.
Истерзанная не только усталостью, Мара мрачно взглянула на стакан с напитком, доставленным слугой. Впору было подумать, что ей подали смертельный яд. Потом она постаралась взять себя в руки.
– Переговоры в Мидкемии состоятся не раньше чем через три дня. Пока Ичиндару и Лиаму не удастся достичь согласия, все это только домыслы. А теперь, когда мы находимся в безопасности Имперского дворца, давайте насладимся этим спокойным временем.
Аракаси поклонился глубже чем обычно и бесшумно удалился. Мара сидела, уставившись в одну точку, словно провожала мастера невидящим взглядом, и возвратилась к действительности только тогда, когда Кевин пристроился рядом и обнял ее. Опасаясь, что голос выдаст ее смятение, Мара все-таки докончила свою мысль:
– Я боюсь, что на плечи такого молодого монарха ляжет слишком тяжелое бремя, и хотя боги могут оказать покровительство Свету Небес, они точно так же могут и отвернуться от него.
Кевин поцеловал ее в макушку. Он не питал иллюзий. Оба понимали: самое большое, на что они могут надеяться, - это на то, что Аракаси сумеет послать им последнее предупреждение за час до того, как враг нанесет удар.
В течение трех дней казалось, что вся Империя затаила дыхание. За пределами дворца Священный Город с усилиями, но неуклонно возвращался к нормальной жизни. Плотники заканчивали ремонт последнего разрушенного причала; каменщики постепенно оттаскивали от арены обвалившиеся куски стен для укрепления ворот в Имперском дворце. Рыбаки вставали затемно, чтобы забросить сети в реку, а земледельцы доставляли остатки урожаев прошлого сезона на тяжелогруженых повозках или переправляли их по реке на баржах. Запахи цветов и благовоний из храмов пересиливали смрад от сжигаемых трупов; торговцы, раскинувшие лотки прямо под открытым небом, зазывали прохожих, громко нахваливая свои товары.
Но даже последний голодранец, неизмеримо далеко отстоящий от средоточия власти и могущества, ощущал во всех этих слышимых и зримых приметах человеческой деятельности нечто эфемерное и преходящее. Слухи и пересуды разносились, не признавая границ между сословиями. Император Цурануани пребывал в мире варваров, и лишь Искайзу, бог плутовства и случайности, поддерживал равновесие. Не только мир между двумя народами, но и устойчивость древней нации - все зависело от того, насколько сумеют понять друг друга два молодых правителя из столь чуждых миров.