Слуги Государевы. Курьер из Стамбула
Шрифт:
— Ваше сиятельство, а ежели произойдут какие-либо непорядки? — майор Гринвальд, растерянный от приказания необычного, поинтересовался.
— А ежели… жалобы случатся или хоть малые непорядки, или тобой что усмотрено будет, то того же часа виновных, смотря по важности вины, велеть наказывать и штрафовать. Но не по законам и уставам нашим, а по казацкому обыкновению. Разумел, майор?
— Это каким образом-то, ваше сиятельство? — изумился Гринвальд.
— А вона Веселовский тебе пояснит, — кивнул на капитана Ласси. — Он с казаками знает, как обходиться.
— Потом расскажу, — шепнул майору адъютант Кейта.
Из палатки вышли, майор, длинный, как журавль, перчатки с раструбами натягивая, поинтересовался:
— Ну и как быть-то, Веселовский? С казаками дикими?
— Почему дикими-то? Они люди, как и все мы, — капитан невозмутим был.
— А что за обыкновение такое? Казацкое?
— То законы их собственные, — пояснил Веселовский.
— Так они ж подданные Императрицы нашей! Вестимо, и законы наши, российские исполнять должны, — все не понимал Гринвальд.
— Так они и исполняют их. Токмо, окромя всего, у них и свои имеются. Круговые, традиции древние сохраняющие. Они, может, суровее Царских будут. Хотя казаки это вольностями своими называют. И на то грамоты Царские, сказывают, имеют, — рассказывал капитан, пока к лошадям шли. — Да не переживайте, господин майор, атаман Ефремов своевольства казачьего не допустит. На войне слово аль наказ атаманский для казака закон.
— Непонятно мне все это, — не успокаивался майор.
Атаман Ефремов, друг убиенного Ивана Краснощекова, хмуро смотрел на офицеров присланных. Развернул приказ фельдмаршалов. Вчитался.
«Велено тебе, походному атаману, — вслух произнес, — следовать до Вазы, а для лучшего порядку во время следования отправлен нарочный премьер-майор Гринвальд», — посмотрел тяжело. — Ты, что ль, будешь?
Не по себе стало майору, ох, не по себе. Кивнул согласно.
Атаман усмехнулся, головой покачал. Снова к приказу обратился:
«Чтоб обывателям обид и своевольства чинено не было, того ради, тебе, атаману, быть в команде оного премьер-майора и во всем послушну…» — так, значит?
Ефремов бумагу казенную ладонью к столу припечатал. Взглядом в офицеров впился.
— Значит, не верит уж фельдмаршал атаману старому?
Веселовский шаг вперед сделал.
— Не про то речь, Данила Ефремович, — начал было.
— А ты кто будешь? — прервал его атаман.
— Капитан Веселовский, Ямбургского драгунского. С казаками полка Сидора Себрякова в партии ходил не раз. Со мной Данилы Лощилина сотня завсегда была.
— Постой-ка, постой-ка, — атаман лоб наморщил. — Это не ты ли с Данилой женку его чухонскую нашел с сыном?
— А что, весь Дон Тихий про то ведает? — хитро прищурился.
— На то мы и казаки, чтоб про своих ведать, — степенно ответил атаман. — А ты, сказывают, и под «слово и дело» попал? За казака нашего взяли? Как вывернулся-то? Из рук палаческих? — Ефремов с интересом уже поглядывал на капитана.
— Да генерал Кейт заступился. В адъютантах теперича состою у него.
— Слыхал про такого. Справедливый, больно, говорят. А нашего брата казака не жалует. Ну и что ж сказать мне хочешь, капитан? — голос хоть и грозный, но дружелюбный. — Чего стоите-то? — Рукой на лавку показал. — Сидайте. В ногах правды нет.
Спало напряжение. Присели, облегченно вздохнув. Особливо Гринвальд. Веселовский продолжил:
— А то сказать хочу, Данила Ефремович, что не для надзору за казаками посланы, а для вспоможения. Дабы в следовании к Вазе шведской содействовать закупке фуража и провианта для воинства казацкого.
— Это доброе дело, — успокоился Ефремов. Понял, что на честь и авторитет атаманские непререкаемые покушаться никто не посмеет.
— Кисилева ко мне, — гаркнул. В избу тотчас есаул влетел:
— Звали, Данила Ефремович?
— Полк подними, говорить с казаками буду, — распорядился.
Краток был атаман в речи своей:
— В поход выступаем нынче. С нами два офицера драгунских пойдут, — плетью показал на Веселовского с Гринвальдом. — Фуражем да харчами обеспечивать будут. Смотри, ребята, не озоровать! Не грабить хрестьян чухонских!
— Ну, коль обеспечат…, — прозвучал чей-то голос ехидный.
Атаман нахмурился:
— Кто тама разговорчивый такой?
Есаулы вдоль строя поехали, выискивая. Боле никто не отзывался. Атаман продолжил:
— Ведите себя хорошо, как того требует служба и честь казачья, а коли что не так — запорю! Как Бог свят, запорю, не посмотрю на регалии и отличия. Ну, с Богом, ступайте!
Так и тронулись. Не сказать, что легко все решалось. Но ратманы — чиновники местные, новой властью русской поставленные, сначала было ерепенились, на скудность свою жаловались. Тогда Веселовский с Гринвальдом на казаков показывали и предлагали. На выбор — иль бумагу казенную, по которой деньги за фураж и провиант полученный полагались, иль на казаков кивали. Руками разводили:
— Сами, что ль, не понимаете?
Тогда и согласие быстро достигалось. Так и ехали далее. По пути Ефремов казака одного кликнул, что с одного городка с Лощилиным был. В полк прибыл совсем недавно. Тот рассказал охотно:
— Живут справно. Данила атаманствует. Круг казачий выбрал. Жинка у него работящая, да и сын в отцов корень пошел. Только что волосьями светел. Но казак справный будет. По-нашенски уже говорят, только коряво ищо.
Веселовский спросил Ефремова:
— А что, Данила Ефремович, не могли тогда и Лощилина по доносу взять?