Слуги паука 3. Время полной луны
Шрифт:
В пронзительно-синем небе сиял золотой солнечный диск, изливая тепло и свет на мир, раскинувшийся внизу. Настроение было великолепным. Душа пела, и Конан передвигался по мосту едва ли не вприпрыжку.
Стражники у входа, мимо которых он промчался мгновение назад, долго, качая головами и онемев от изумления, смотрели ему вслед. Безногий инвалид с плечами едва ли не шире собственного роста скакал по мосту, как заяц!
— Во дает! —
— Ничего особенного,— равнодушно пожал плечами его напарник, старавшийся казаться невозмутимым,— попрыгай так с детства, и у тебя руки станут, что твои ноги.
Киммериец видел, какими взглядами провожали его стражники у входных ворот, и, взбежав на мост, остановился, силясь понять, что могло их так удивить. Быстро сообразив, в чем дело, он умерил шаг и ко вторым воротам у входа в Черный Замок подобрался уже, как и подобает любому порядочному инвалиду — чинно и неспешно переваливая свое искалеченное тело.
Здесь тоже стояли двое стражников. Один из них, заметив приближавшегося калеку, встал посреди дороги, перегородив ее своей могучей фигурой и уперев толстенные руки в бока, и насмешливым взглядом уставился на киммерийца.
— Откуда скачешь, сучок обрубленный?— грубо осведомился он и расхохотался раскатистым басом, донельзя довольный своей шуткой.
— Я прибыл иждалеха, шынох,— весьма живописно прошамкал Конан, на редкость удачно изображая беззубого старца,— иж шамого Ашгарда и пошмотреть хошу на жрелише, што шоштоитша в ношь полнолуния.
За щеки и губы киммериец понасовал скрученных жгутом тряпиц и потому отчаянно шепелявил и пришепетывал, словно одновременно с ногами лишился и всех зубов.
— Из Асгарда, говоришь?— озадаченно почесал в затылке стражник.— Далеко! — Он с уважением посмотрел на скорчившегося у его ног калеку, но вдруг улыбнулся, словно обрадовался посетившей его необыкновенно удачной мысли.— Скачи обратно, удалец, здесь и без тебя полно народа! Затопчут!
— Не препяштвуй мне, добрый воин! — плаксиво заканючил Конан.
— Проваливай!— Удачных мыслей больше не приходило в голову. Разговор сразу надоел стражнику, и он решил прекратить его.— Проваливай, говорю! Иначе…— так и не докончив фразы, он вытащил из ножен широкий, но не очень длинный меч и принялся поигрывать им.
— …Инаше поштенная Рогажа будет недовольна,— прошамкал калека, на которого вся эта демонстрация силы, как видно, не произвела должного впечатления.
Во взгляде верзилы промелькнуло недоверие, смешанное с испугом, и Конан подумал, что не ошибся, упомянув о старой колдунье. Он давно уже подметил, что жители города, вплоть до стражи и жрецов, предпочитали даже не упоминать вслух имени ведьмы. К радости растерявшегося стража, из ворот показался жрец, который смиренно произнес:
— Убери свой меч, Морог. Пусть идет. Затх не делает различий между своими детьми!— Верзила облегченно вздохнул и с показным неудовольствием уступил дорогу.— Ты, Морог, лучше проследи, чтобы убогого не затоптали.
— Тех, что вчера…— начал было говорить стражник, но жрец перебил его.
— Да, сын мой,— в голосе его слышалось прежнее смирение, но в глазах мелькнул злой огонек,— тех, что вчера осмелились бросить вызов власти повелительницы нашей, могущественной Рогазы! Быть может, гость наш сподобится ее милости, и она поставит его на ноги. У тебя есть ноги, несчастный, или ты лишился их? — Он склонил голову и обратился к киммерийцу.
— Ешчь, гошподин! Тольхо не хожат мои ноженьхи! — в смертельной тоске прошамкал Конан и опустил накрытую капюшоном голову на сцепленные руки, и могучие плечи его затряслись, словно от рыданий.
— Укрепись духом, сын мой,— жрец сложил ладони в молитвенном жесте,— и надейся.— Он опустил глаза на сидевшего у его ног калеку и только теперь заметил рукоять секиры, торчавшую едва ли не над головой киммерийца.— Что это у тебя под одеждой, сын мой?
— Ах, швятой отеш, это шобахи! — с горечью вздохнул северянин.
— Что собаки? — не понял жрец.
— Прохлятые жубаштые твари,— объяснил Конан,— они так дошашдают нешашному халехе!
— Откуда ж у тебя такая красивая палка, нищий?— Неясные пока подозрения шевельнулись в голове жреца,— Резная, с серебряной насечкой… С плетеной кожаной петлей на конце…
— Шмотритель Хеврон на пути шуда приютил меня в Шадижаре,— поспешил развеять его сомнения киммериец.— Он подарил мне эту палху. Там ше я ухрепилша в желании жахоншить поломнишество шуда и полушил от него эту одежду.
— Так ты знаком с достойнейшим Хевроном?— искренне удивился жрец, и мысли его тут же перекинулись на другое.
— Да,— скромно ответил он,— ешли можно нажвать жнахомштвом двухдневный отдых в храме.
Объяснения калеки выглядели вполне правдоподобно, и это окончательно успокоило жреца. Верзила же стражник, стоя рядом и слушая их разговор, уже давно переминался с ноги на ногу. Ему не терпелось, распихивая толпу, пробить себе, а заодно и калеке, дорогу к пирамиде, чтобы оказаться поскорее в первых рядах и не пропустить зрелища. Поэтому, как только жрец махнул рукой, он принялся бесцеремонно расталкивать стоявших впереди людей.
— Пропустите убогого! — громко возвещал он.— Дайте пройти паломнику!
Сперва киммериец подивился про себя той безропотности и безразличию, с которым люди сносили бесцеремонные тычки верзилы-стражника, равно как и той легкости, с какой он прокладывал себе путь, но почти сразу припомнил разговор с Мэгилом и тут же уверился в его правоте. Шестой день из несчастных тянули силы, и, похоже, теперь их хватало лишь на то, чтобы тупо наблюдать за происходящим.
Тем не менее, шум, производимый стражником, был услышан, и церемонию, которой Конан не видел, приостановили. Рогаза повернулась и недовольно уставилась на появившегося из-за спин горожан стражника.