Слуги сатаны
Шрифт:
– Что, понравилось? Ещё хочешь?
И тут же ударил Сергея в точку схождения нижних рёбер грудной клетки. Удар был неожиданным и от этого сильным. Мальцев обеими руками схватился за живот, согнулся и в такой позе стал как можно быстрее удаляться от Салина. Казалось, покидали последние силы, не хватало воздуха. Дыхание охватил спазм. Было трудно вдохнуть. Да и выдохнуть – тоже.
– Вали отсюда, отбой! – пояснил свои действия Салин и закрыл за собой дверь.
Спазм проходил, но слабость – нет. Сергей поплёлся к своей кровати. До утра он так и не смог уснуть. Его душили обида и злость. Трудно было примериться с тем, что случилось. Его били, а он и не сопротивлялся. Как же это так? И сможет ли он вообще что-либо сделать теперь? Он ненавидел себя. Быть битым по прихоти подонков, которые называются солдатами Отечества… Нет, это не сравнимо больно.
Утром, заместителя командира роты по политической
– Лейтенант, вы, наверное, неплохо спали ночью. Мне понятно, что вы не имеете ни малейшего представления о том, что творится у вас в роте. Не стройте на лице удивления.
– Я не понимаю, что случилось? – только теперь смог задать свой вопрос лейтенант.
– Он не понимает! Двое молодых солдат из вашей роты лежат у меня в санитарной части. Их ночью избили старослужащие. У одного из молодых, Абрамова, было плохо с сердцем. Он чуть не умер. Благодаря моим вмешательствам, в то время пока вы спокойно спали, он был спасён. Когда же вы, наконец, займётесь наведением в роте хотя бы элементарного порядка? Чёрт знает, что творится у вас! Я бы за такие порядочки в роте расстрелял бы вас!
– Товарищ майор, ну, хотя бы вы, успокойтесь! Приятно видеть в вашем лице и врача, и судью, и даже палача. Прошу дослушать меня, как я вас слушал. Так вот, я не совершал преступления, а потому поберегите тот расстрельный патрон для себя.
– Что?! Да как ты смеешь, салага! Перед тобой целый майор.
– Рад за вас дедушка, что вы майор, да ещё и к тому же целый.
Муратбаев направился в санчасть, оставив майора, который, видимо, пожелал оставить последнее слово за собой, требовал в след удаляющемуся молодому офицеру:
– Лейтенант, отставить! Ко мне! Я вас не пущу в санчасть.
Майор обогнал лейтенанта, перегородил собой вход в медпункт и заявил:
– И не пытайтесь, не пропущу. Так что топай отсюда, чукча.
– Скатов, пропустите лейтенанта, и не мешайте ему работать, – приближался к ним командир батальона подполковник внутренней службы Максимов.
– Товарищ подполковник, этот лейтенант дошёл до оскорбления старшего офицера.
– Это другой разговор, майор, а сейчас пропустите лейтенанта. Заходите, Муратбаев и всё, что выясните – лично мне, доложите.
– Есть, товарищ подполковник! Разрешите идти?
Как только Муратбаев скрылся за дверью медпункта, подполковник обратился к Скатову:
– Во-первых, я слышал почти весь ваш разговор. Во-вторых, причём в этой истории с побоями лейтенант? К тому же, он не чукча, а казах. Если вы об этом не знали – это одно, а если знали, но сказали с умыслом – это хуже. Хотя, конечно, чукча – это тоже национальность, но другая и не казахская. Было и то, где не прав Муратбаев. Об этом я с ним строго поговорю. Не хочу, чтобы он одинаково плохо думал обо всех старших офицерах. Полагаю, надо наказывать хулиганов, а не тех, кто прилагает усилия в их воспитании. А по вашей теории выходит, что надо всю милицию посадить в тюрьмы за то, что среди населения совершаются преступления и хулиганства. И пусть тогда преступность разгуливает, как им захочется. Так что ли? Замечу, что с появлением Муратбаева в роте засветился огонёк воспитательной работы. Так что не в тот адрес вы направляете свой гнев.
– Извините, не сдержался.
– Я вас понимаю и прощаю, а вот лейтенант – не знаю. Мы, старшие должны подавать младшим лучший пример, а не наоборот.
– Я что, должен перед лейтенантом извиняться?
– Иметь честь – значит обязательно поступать честно. Признание своих ошибок не является уроном чести. Это рассматривается, как наличие сильного внутреннего духа на фундаменте чести.
Жизнь в солдатской казарме не всегда выглядит, как в телепередачах об армейской солдатской службе и жизни в её стенах. Это не только та картинка, на которой мы видим, как на металлических плечиках аккуратно висят поразительно компактно и красиво заправленные солдатские шинели. Строго и ровно стоят очень аккуратно и одинаково заправленные солдатские кровати. А в общем проходе в нижней части кровати по одной деревянной табуретке на каждого воина. И стоят эти солдатские табуретки ровно и в одну линию. Ничего лишнего, всё в стиле армейской аккуратности и строгости. Казарма – штаб солдатской жизни. В этом штабе солдаты жили, стараясь меньше чувствовать влияние строгих армейских уставов, хотя атмосфера армейской жизни, построенная именно на воинских уставах, присутствовала и незримо и даже ощутимо царствовала во всей армейской казарме.
Лейтенанту Муратбаеву не раз приходилось видеть явную разницу в жизни казармы курсантов высшего военного училища от казарменной жизни солдат и сержантов срочной службы. Курсантская казарма, если и не была их родным домом, то, во всяком случае, там никого, никогда и никто не унижал. А здесь, в солдатской казарме всё было иначе.
Однажды именно о жизни в солдатской казарме у лейтенанта Муратбаева произошёл разговор с командиром роты. Мурат высказал своё мнение о казарменной жизни курсантов и солдат их роты. На что капитан Петров с пониманием попытался разъяснить своему молодому заместителю суть волнующей проблемы. Он тогда, как бы размышляя, говорил:
– «Казарма» – это слово должно представлять собой однозначное понятие армейской жизни. Понятие неотделимое от таких слов, как «армия», «солдаты», «муштра». Обычно, в сознании всех, кто прошёл казарменную жизнь в армейских условиях с её укоренелыми солдатскими традициями, сформировано в основном однотипное отталкивающее и неприязненное впечатление. И все казарменные солдатские истории в любой нашей воинской части, как братья-близнецы похожи друг на друга. А главное, это не потому, что их связывает одно большое, единое, которое называется армейской службой. Без сомнения, это основа. Но здесь кроется другое. Оно не всегда на виду, тем более, что она не всегда просматривается во всей её безобразной величине. Паразитическая, заразная неуставщина порой оборачивающееся неисправимой трагедией. Она настолько вжилась в повседневную жизнь вооружённых сил, что её уродливая, злобная оскаленная физиономия вырисовывается на каждом солдатском шагу. За этим живучим явлением укрепилось имя «Дедовщина», а на официальном языке это называется – неуставными взаимоотношениями. Но здесь нужно не путать армейскую дедовщину с общеизвестным понятием слова «дедушка», то есть с тем, что выражает мудрость, накопленную годами, с тем, что в нашем нормальном сознании при упоминании такого слова в памяти у нас вырисовывается пожилой человек с сединой, возможно с бородой, но при этом очень добрый. Однако солдатские деды, как правило, имеют возраст двадцать – двадцать один год. В основе дедовщины лежит добровольное, активное, чаще завуалированное давление молодых солдат, как физического, так и психологического характера силами своих собратьев старших периодов службы. В этом моральном уродстве, корни которого берут начало из зон заключении преступников под стражу, есть и свои парадоксы.
Муратбаев, полагая, что командир закончил, спросил:
– Владимир Иванович, а почему молодые солдаты, унижаемые другими солдатами, старательно укрывают своё унижение от офицеров, добровольно поддаются этому? Они же знают, что мы – их начальники вполне способны защитить их от произвола старослужащих.
Командир роты, с готовностью ответить на вопросы лейтенанта, продолжил:
– Так вот, как раз я об этом и говорю. Конечно, мы не только можем их защитить, но, и обязаны это делать. Но всё это не так просто. Теперь о причинах такого явления. Думаю, что их две. Первая уходит корнями в далёкое детство каждого из нас. Ещё в детских садах воспитатели учили малышей: «Не ябедничай, будь честным, хорошим! Не говори о плохом!». А дальше шёл школьный период жизни с такими же наклонностями в воспитательной работе. И опять: «Не ябедничай! Не будь стукачом! Не предавай своего товарища!». Тем более что у старшего поколения тридцатых годов двадцатого века, которые по сей день работают в системе педагогики и воспитания подрастающего наследия твёрдо сложились, мягко говоря, очень негативное отношение к стукачам. Ведь по вине тех самых стукачей когда-то арестовывали их дедушек и бабушек, их отцов и матерей, братьев и сестёр. Натерпелись они горя с лихвой, ужасных трагедий из-за этих самых стукачей. Вот они и воспитывают в духе ненависти и всеобщего презрения к тем, кто намеревается или думает сообщить о безобразьях, творимых рядом находящимися товарищами. В общем, если мы хотим жить в нормальном, здоровом обществе, значит, нужно очищаться от плохого. А как же очистишься, если о плохом старательно умалчивается. Если тех, кто творят беззаконие, укрывают, замалчивают факты их деянии. Надо наоборот! Надо говорить о плохом, выставлять его на общее обозрение, как позор коллектива, общества. Иначе, мы будем своими же руками способствовать воспитанию в нас же самих плохого, которое после будет само нас душить. Вот такое и происходит в солдатской среде. Одни солдаты издеваются, другие солдаты молчат об этом и даже всячески укрывают такие факты от нас командиров. А потом это укрытое начинает ещё больше разрастаться и душить весь коллектив. Говорить о плохом с целью борьбы с ним, значит, не кривить душой, значит, поступать благородно в интересах улучшения взаимоотношении в коллективе. Кроме того, раскрывать плохое – значит, проявлять смелость. А как на такую смелость реагировали раньше и сейчас реагируют?