Слуги тьмы
Шрифт:
— Спокойно, — сказал Даниэль им обоим, попытавшись одновременно передать мысленный посыл. Неизвестно, поняли его или нет, но Элли закрыла глаза, а Сильвер улегся на пол. — Одживей… — Стоя на пороге, пастух протянул руку к лорсу, положил ладонь ему на шею. — Одживей, дружище. Тебе, парень, дежурить тут. — Он сглотнул ком в горле. Лорс, скорее всего, обречен. — Прости уж…
Непривычный к нежностям Ноги Как Дуб отошел. Даниэль затворил дверь и заложил засов. Остается молиться, чтобы Нечистый не дал лемутам огня.
Опасность! Он круто обернулся, и одновременно начал подыматься
Даниэль сжал Элли горло. Она дернулась у него в руках, едва не вырвалась. Ну и силища в ней — в покалеченной, голодной!
— Не сметь! Пусти пса! — Он хотел тряхнуть ее, оторвать от Сильвера — но удержался: не сломать бы шею. — Отпусти!
Пальцы ее здоровой руки впились ему в правое запястье. Элли уже не пыталась освободиться — она точно превратилась в деревянную куклу, оседлавшую живого пса. И только пальцы смыкались, впиваясь все глубже в плоть. «Мышцы порвет, — мелькнуло в мыслях у пастуха, — меча не удержу». Спасая руку, он крепко нажал коленом Элли в спину — раз, другой. Она обмякла, захват ослаб.
Даниэль оттащил ее на постель. Сильвер на полу хрипел и кашлял, лорс за стеной хижины ревел и бил копытами.
— Будь ты проклята! — Пастух осмотрел кровоточащие отметины на запястье.
— Аиэль, — хрипло выдохнула зеленоглазая, — Аиэль! — Она приподнялась, на коленях проползла по шкурам и указала на сломанную лапу Сильвера, — Элли? — произнесла она, удивительно подражая голосу самого Даниэля, — Элли?
Он смазал ее по лицу — кончиками пальцев, коротко, точно.
— Не сметь. Трогать. Моих. Животных. Ясно?
— Аиэль, — отозвалась она, широко раскрыв глазами. Эти глаза молили, требовали, убеждали.
Кажется, он понял ее мысль: пес не боец, он уже все равно что покойник, а женщина-воин нуждается в пище, ей предстоит бой.
— Нет, — Даниэль припечатал ладонью стол. — Не позволю!
Элли застонала и привалилась спиной к бревенчатой стене. На лице читались недоумение и обида. На тонкой шее наливались багровым и синим следы пастуховых пальцев.
Даниэль глиняной кружкой зачерпнул в котелке воды и поднес Элли. Ее глаза превратились в щелки; мелькнула рука, выбитая кружка отлетела в угол и раскололась.
— Нечистый тебя забери! — выругался пастух. — Выставлю за порог — будешь разбираться с лемутами сама, как знаешь!
То ли ему показалось, то ли уголки плотно сжатых губ и впрямь дрогнули в усмешке. Даниэль подобрал черепки, налил воды в миску и поставил ее перед Сильвером; пес начал жадно лакать. Горло у него еще болело, бедолага кашлял и разбрызгивал воду. Одживей снаружи притих и только фыркал.
У Элли был нож. Однако она не полоснула им Серебряного, не пожелала смертельно ранить. Почему? Думала справиться собственными силами? Пастух был больше расстроен, чем рассержен. Он не может отдать пса на корм зеленоглазой, но и Элли по-своему права: ей нужны силы.
Ну, что касается сил, так Элли любого лемута поборет, столько в ней неистовой ярости; если она и погибнет в эту ночь, то уж никак не от голода.
Даниэль отнял у Сильвера миску, выплеснул остатки воды в окно и убрал миску на полку. Женщина-воин лежала тихо, однако он не очень-то ей доверял. Как бы снова на пса не набросилась… Хоть бы лемуты напали, что ли… Вот-вот стемнеет, а во тьме отбиваться ох как непросто! Даниэль обвел пристальным взглядом кромку леса. Над водой и над открытой площадкой еще висело золотистое свечение, но Тайг казался уже сумрачным, почти ночным.
— Лучше бы они насели, не дожидаясь темноты, — обратился Даниэль к Элли. Чисто по привычке, как он обычно разговаривал с Сильвером и лорсами.
— Аиэль, — отозвалась она и слезла с постели. Шагнула к окну, бросила оценивающий взгляд наружу. И неожиданно издала рыдающий вопль — свой боевой клич.
Сильвер залился лаем, Одживей взревел и ударил копытом в стену; стена дрогнула, с полки упал пустой кувшин, покатился по доскам. Сильвер рванулся к Элли, желая растерзать врага, но Даниэль поймал его в прыжке, прижал к полу.
— Сидеть! Тихо! — рявкнул он сквозь лай, рев лорса и новый щемящий плач зеленоглазой.
Сильвер и Одживей бесновались. В третий раз прозвучал пронзительный молящий вопль Элли. Зачем она кричит? Чтобы лемуты вообразили, будто зеленоглазая схватилась с Даниэлем и псом не на живот, а на смерть? Тогда они должны поспешить за своей пленницей, пока ей не пришлось худо.
Из-под веток и впрямь метнулись серые тени, с трёх сторон понеслись через площадку к хижине. Навстречу, яростно взревев, кинулся Одживей. Пинком загнав Сильвера под нары, Даниэль схватился за лук и выпустил в окно у двери три стрелы. Две попали в цель: один лемут неловко завалился на бок, другой выронил дубинку и схватился за плечо. Его сшиб копытом налетевший лорс; он тут же развернулся, но ему по ноздрям пришлась тяжелая дубина третьего Ревуна. Остального Даниэль не видел: он стрелял в пятерку лемутов, мчавшихся с противоположной стороны. Одному стрела вонзилась в брюхо, и трое тут же попадали наземь, как вышколенные солдаты; последнего пастух всего лишь ранил в спину. Не смертельно — стрела чиркнула Ревуну по хребту и упала.
С другой стороны хижины ревел лорс, потом раздался короткий, захлебнувшийся вопль лемута. Еще одна тварь готова.
В дверь ударилось могучее тело, но засов выдержал. Зеленоглазая прильнула к стене у оконца, выходящего на реку; нож был зажат в левой руке.
За стеной вдруг послышался страшный хрип Одживея, хруст и стон. Лорс затих.
Снова удар в дверь — она едва не слетела с петель. Даниэль кинул взгляд по сторонам. В окнах никого не видно… Не рискуют лезть в окна… Он отбросил лук, выхватил меч, встал возле двери и левой рукой дернул засов. Успел заметить две волосатые лапы в окне, у которого караулила Элли: Ревун рванул доску.