Слушайте песню перьев
Шрифт:
Звуки были очень знакомы. Где он уже слышал такое? Когда?
Лай иногда прерывался хрипом. Видимо, рвущихся вперед собак сдерживали поводками.
Руки Станислава сжались в кулаки. Тело напряглось. Он оглянулся, будто ища оружие.
Великий Дух! Такие же звуки он слышал пять Больших Солнц назад, там, на берегу Лиарда, когда за ним и за его братом Танто охотились всадники королевской конной. Такое же дерево, такой же лес, такой же туман… И рука Танто на его плече. И прерывистый голос, как будто Танто била лихорадка: «Вап-Нап-Ао! Они прочесывают лес… «
Да, они прочесывали. Только тот лес был гуще этого и все тропы были знакомы, как линии на раскрытой ладони. Ручей, впадающий в Лиард, был их ручьем. Земля, по которой они ходили, была их землей. Запахи чащи знакомы с детства. И даже те, которые шли по их следам, были знакомы с тех пор, как Станислав и Танто начали помнить себя. Белой Змеей, Вап-Нап-Ао, матери пугали детей, когда они не слушались. Однако с теми можно было разговаривать, правда не подпуская их ближе, чем на полет стрелы.
А с этими…
У этих был язык, похожий на ворчанье собак, когда они ссорятся из-за старой кости в закоулке между шатрами. С ними вообще нельзя говорить, они слушают только себя. И признают только одну силу — силу оружия.
Рядом зашевелился Ян. Зашуршал листьями, открыл глаза, приподнялся. Спросонья не мог сообразить, где находится. Но скоро взгляд его стал осмысленным.
— Холодно, черт возьми…
— Тихо! — сказал Станислав, сжимая его плечо. — Они прочесывают лес.
— Надо уходить! — воскликнул Ян.
— Нет! Надо сидеть тихо!
Лай и хрипение собак теперь слышались очень ясно.
— Овчарки… — прошептал Ян. — Они все-таки взяли след…
— Нет, — сказал Станислав. — Собака никогда не лает, если идет по следу. Она нюхает,
— Они увидят нас снизу.
— Они ничего не увидят. Сиди тихо!
Через несколько секунд за кустами, шагах в тридцати от тополя, появились швабы.
Впереди шел толстый и низенький, в каске, надвинутой на самые глаза. На боку у него болталась квадратная фляжка, а в правой руке он держал поводок, с которого рвалась темно-серая, почти черная овчарка. За толстым, прижав к поясу рукоятку автомата, готовый в любую минуту стрелять, двигался шваб повыше. А за этими двумя проламывались через кусты еще человек десять. Один из них нес на плече ручной пулемет. Двое вели на поводках собак.
Станислав и Ян замерли, прижавшись друг к другу. Они лежали на переплетенных ветвях и сквозь просветы в листве смотрели на швабов,
Толстый уже миновал тополь, на котором скрывались беглецы. Овчарка, натягивая поводок и фыркая, тащила его вперед. Станислав был прав. Она шла не по следу.
Высокий остановился, перебросил на грудь автомат и начал рыться в карманах. К нему подошли еще двое и быстро заговорили. Все трое засмеялись. Высокий вынул из кармана сигареты, угостил подошедших, и один из них чиркнул зажигалкой. Прикурив, они снова заговорили. В быстрых рубленых фразах проскальзывали слова «бандитен» и «швайнхунд».
Так они стояли минуты две, и спрятавшийся на дереве красный воин мог бы уложить сразу двоих одной стрелой, потому что они совсем не знали осторожности.
Из чащи донеслись крик и ругательства. Вероятно, кричал тот, толстый. Высокий ответил. Все трое затоптали окурки и пошли сквозь кусты.
И опять, в который раз, Станислав удивился глупости белых. Овасес учил, что воин никогда не должен шуметь на военной тропе. «Воин должен быть гибким, как змея, быстрым, как мысль, и бесшумным, как тень», — учил малышей-ути старый Овасес, у которого в шатре висело много черепов серых медведей. Но даже в мирное время охотники-шауни старались не оставлять за собой следов. Никогда не ломали ни одной ветки и не срывали ни одного листка.
Швабы ушли.
Станислав подождал, когда заглохнет в отдалении лай собак, сделал знак Яну спускаться вниз.
— Они ищут не нас, — сказал Ян. — Ради двух человек не послали бы такой отряд.
— Да, — сказал Станислав.
Он послюнил палец и поднял его над головой. Несколько раз повернув руку, показал на северо-восток.
— Надо идти туда.
— Почему?
— Туда дует ветер.
— При чем здесь ветер?
— Он дует со стороны швабов. Собаки не почуют наш запах.
Они шли наугад.
Ни Ян, ни Станислав не знали здешних лесов. Но они были довольны уже тем, что двигаются и что удалось уйти далеко от железной дороги. Жизнь, даже самая невыносимая, всегда лучше смерти, ибо в жизни есть надежда. Нормальный человек всегда надеется. На стечение обстоятельств, на неожиданный случай, на товарища. На самого себя.
Ян надеялся встретить партизан. На худой конец — выйти к какой-нибудь деревне, не занятой швабами, и оттуда связаться с отрядами Сопротивления. Что здесь, в Боровицких лесах, есть такие отряды, он узнал еще в Келецкой тюрьме.
Станислав не слышал ни о каком Сопротивлении. Он просто шел, вдыхал сырые запахи чащи, раздвигал руками ветки кустов, прислушивался к шорохам листвы. Полтора года назад он покинул страну, в которой родился. С тех пор ему не приходилось бывать в лесу, кроме коротких выездов за город. Но эти случайные поездки оставляли тяжелый осадок То, что европейцы называли лесом, было так же похоже на лес, как живой олень похож на свой скелет. Это были мертвые леса. Деревья в них жили, как во сне, а немногочисленные животные прятались, учуяв человека за сотню шагов. За все время жизни в Кельце он не видел в окрестных лесах ни одного зайца и только один раз обнаружил старые волчьи следы. Только птицы немного оживляли лесную пустыню своими криками.
Этот Борковицкий лес немного напоминал ту чащу, к которой он привык в стране Толанди. Но и здесь его поражала мертвенность, будто природа переживала обморочное состояние.
Он шел, время от времени ощупывая свой тотемный знак, хранившийся как талисман у него на груди На знаке, вырезанном из твердого корневища можжевельника, была изображена Сова — покровительница его рода. Чувствуя под рукой прямоугольный кусочек дерева, он успокаивался. В такие моменты казалось, что рядом с ним идут по лесу друзья — Неистовая Рысь и дорогой брат Танто.