Слушаю и повинуюсь
Шрифт:
— Меня-то за что? — Масуд запрыгнул на штору и в мгновение ока оказался на самом верху.
— Штобы нэ лэз в разгавор джыгытов! — веско уронил Нахалк и шагнул в открытую дверь.
Тяжело ступая, он вышел наружу и остановился возле застывшего Амрана. Что-то спросил, тот ему что-то ответил. Масуд опомнился и опрометью бросился к двери, я кинулась следом.
— Ти кито такой? Э? Давай да свыданья! — проревел зеленокожий монстр.
— Я Амран, верноподданный его всемогущего высочества Шахрияра! — четко отрапортовал пришелец.
— Э! Длинный имя, я нэ запомню! Давай тэбя назаву Тоша? — Нахалк продолжил
— Брат, я пришел за лампой, чтобы… — Амрану не удалось договорить.
— Э! Мама тожэ тибя саздал? Да ми с табой братья? — улыбнулся Нахалк. — Слюший, брат, давай пайдем барана искать? Бишбармак зделаэм, пасыдим — пагаварим, делюги асбудим. Иначэ зарэжу.
Я застонала. Я явно не ожидала от собственного творения такой всеобъемлющей глупости.
— Гамарджоба, генацвали! Я видэл стадо баранов та-а-ам, — Амран махнул рукой в сторону Москва-сити, — но там злые чилавеки, они могут памэшать нашей бэседе.
— Всэх убью, адын астанусь! — взревел Нахалк и приготовился к прыжку. — Брат, падхады туда, я такой люля сдэлаю — пальчыки на нагах аближешь!
Земля потрескалась в том месте, куда выскочил зеленокожий монстр. Амран лишь покачнулся, когда Нахалк пролетел мимо него огромной зелено-фиолетовой ракетой. Бревно плюхнулось на землю. Амран не стал его поднимать. Вскоре зеленокожий скрылся из видимости, а со стороны высоких башен повалил черный дым.
— М-м-м, — промычала я.
В очередной раз мое творение обернулось против людей.
— Гюльзара, выходи, подлая трусишка! Мне нужна твоя лампа! Гюльзара, выходи, подлая трусишка! Мне нужна твоя лампа!
Масуд осторожно слез и подошел к распознавателю. На месте Халка белело пустое место. Крыс перелистнул страницу. С новой картинки на него грозно смотрел человек в черной маске, за спиной человека развевался плащ в виде крыльев летучей мыши. «Тоже из мышей!» — вспомнил Масуд. — «Вот он-то нам и нужен!»
Он потрепал меня по плечу и кивнул на картинку.
— Гуля, я нашел того, кто нам нужен. Этого не удастся так просто обвести вокруг пальца. К тому же давай использовать еврейскую мацу, для усиления эффекта! Этих хрен облапошишь…
— Хорошо, Масуд! Надеюсь, что этот герой нам поможет. Смотри, Масуд! Он приготовился стрелять! — я указала на дверь, за которой Амран поднял пулемет и шесть стволов закрутились вокруг своей оси. Выстрелов не было.
— Он пока только пугает! — решительно сказал побледневший Масуд.
Дрожащими лапами он поместил картинку под распознаватель и нажал на кнопку. Яркий луч снова вбирал в себя изображение. Свет над второй колбой почернел. Потемнела и жидкость в колбе.
Масуд покрошил лепешку. Я добавляла функции ума и сообразительности, щелкала по кнопкам и переключателям, как сумасшедший пианист по клавишам. Фигура в колбе трансформировалась, на теле появлялась одежда, на лице вырисовывалась угловатая маска.
Пулемет в руках Амрана закончил вращение, и губы нападающего вновь зашевелились. За его спиной уже вовсю полыхал город. Подпрыгивая, прокатилось перекати-поле.
В этот момент из глубины колбы раздался удар. Стекло оказалось слишком прочным для нового персонажа. Мужчина во всём черном недоуменно посмотрел на кулак. Попробовал ударить ещё раз. Опять безуспешно. Тогда в прорезях маски обозначилась вселенская скорбь об извечно обманутом народе.
Человек в черном костюме поднял вверх руку. Из скрытого устройства вылетела веревка с прихотливо изогнутым крючком на конце. Крючок в виде летучей мыши вонзился в потолок, и мужчина одним длинным прыжком вырвался из колбы.
У Масуда от неожиданности выпал из лап журнал комиксов и упал на соседний стол. Две капли скрылись под красочной обложкой.
Две капли… Всего две капли, но как они нам помогли…
Черная маска выпячивалась далеко вперед из-за длинного крючковатого носа. С остроконечных ушек свешивались две завитые спиралью пряди волос. Человек в плаще повернулся к нам, оглядел себя и скептически вздохнул.
— Азохен вей! Таки что я вам сделал такого неприятного, что ви решили создать меня в таком некошерном костьюмчике? Спросили бы меня, и я с радостью сказал бы вам за портного дядю Фиму? Шо, ви не знаете дядю Фиму? Таки зачем вы коптите эти небеса? Дядю Фиму знают все, за него скажут много хорошего и Молдаванка, и Пересыпь. Когда его первый раз арестовывали, то слезы комиссара были размером с куриное яйцо от пеструшки тети Розы. Ви не знаете тётю Розу? Ой вей, мама, роди меня обратно! Тетю Розу…
— Молодой человек, мы создали вас для защиты… — вклинилась я в дикий монолог, но не тут-то было.
— Таки да! Я сейчас доскажу за тетю Розу, и мы обсудим условия нашего контракта. Таки вот, за эту почтенную женщину с походкой гагары много знали на Привозе…
— Чувак, да завали ты хлебало! — не выдержал Масуд.
— Вей зе мир! Абрам Исаакович Бэрдмэн всегда умел молчать! Ви даже не можете представить себе — как я умею молчать! Один раз я молчал так долго, что моя мама Сара успела подумать, что её любимый сын взял и таки тихо умер. А ведь я так и не выучился играть на скрипке. Представьте, что творилось на мозгах у бедной женщины, когда в Марианскую впадину рухнула последняя надежда услышать вальс Мендельсона в исполнении ненаглядного Абраши. А вы говорите, что я не умею молчать…
Я ощупала свою взлохмаченную голову, она ощутимо начинала болеть. Похоже, что поток словоизлияния можно остановить одним способом, и я вытащила кошелек Артема ибн Петра. Монолог захлебнулся на слоге, полные скорби глаза уставились на корешки купюр.
— Вам нужно избавиться вон от того человека, и я отдам вам половину содержимого, — со вздохом сказала я, указывая на дверь, за которой Амран продолжал шевелить губами.
— О вей, какой большой шлемазл! — ужаснулся человек в плаще. — Половина содержимого может послужить только авансом за этого поца. Но ми с вами деловые люди и уверен, что сможем договориться. Ведь у бедного Абрама ещё семеро детей и жена…
— Чо ты гонишь? У тебя нет ни детей, ни жены! У тебя нет мамы! Тебя создали только что! — не выдержал Масуд.
— Таки ви думаете, что мои дети, когда они появятся в этом коварном мире, скажут папе огромное спасибо, что он даже не поторговался за этот гешефт? Они будут плакать и стенать, стенать и плакать, а у жены ослепнет левый глаз, когда она узнает о таком горе. Опять обманываете бедных евреев! — взвыл Абрам Исаакович Бэрдмэн.
— Хорошо, я согласен. Только избавьте нас от этого… ммм… поца, — устало ответила я и потерла виски.