Служащий криминальной полиции
Шрифт:
Хартикайнен с шиком остановился у тротуара. Мотор «саабы» мурлыкал на холостом ходу.
— Идти мне с тобой? — спросил Хартикайнен, когда Харьюнпя стал выбираться из автомобиля; тон у него был дружеский, вовсе не совпадавший с настроением Харьюнпя.
— Нет. Не нужно, спасибо, — пробормотал Харьюнпя. Он с силой захлопнул за собой дверцу автомобиля, зная, что это рассердит Хартикайнена, отвечающего за машину. Затем пересек блестящую от влаги травяную полосу и направился к центру покрытого асфальтом двора. И только у подъезда Харьюнпя понял, как глупо он поступает, отправляясь один. Конечно же, спокойнее выполнить это, пусть ерундовое, дело вдвоем — если даже и не придется применять физическую силу,
Харьюнпя открыл дверь подъезда и вошел. На полу — мусор. На стенах нацарапаны чьи-то имена. Список жильцов не был прикрыт стеклом, и поэтому буквы в некоторых фамилиях кто-то переставил. И теперь в квартире № 1 полуподвального этажа жила Ж... а, в соседней — Зас... ка. Харьюнпя подумал, что, наверно, это доставило кому-то удовольствие, и тоже улыбнулся. Теперь он был уверен, что этот дом принадлежит муниципалитету.
Квартира Континенов находилась на последнем этаже, и потому фамилия значилась в самом верху списка жильцов. Почему-то мысли Харьюнпя вдруг перескочили с Континена на фотографии убитых полицейских, висевшие на стене в служебном помещении личного состава. На крайней правой был изображен полицейский из отдела по борьбе с насилием. Он отправился поговорить в одиночку с неким ученым мужем в области экономики, который рассылал клеветнические разоблачительные письма и страдал манией преследования. Харьюнпя представил себе, как констебль позвонил у двери. Экономический гений отворил дверь, однако, поскольку он страдал манией преследования, в руках у него оказался взведенный пистолет. Констебль был спортсменом, поэтому он, точно лев, сумел прыгнуть под ноги гению. И все же пуля вошла ему в мозг и застряла там.
На фотографии в центре был изображен полицейский, выехавший на место невинного с виду происшествия — ограбления со взломом на Миконкату. Едва он успел выйти из автомобиля, как сквозь витрину часового магазина вылетела свинцовая пуля, выпущенная из военного сорокапятикалиберного пистолета, и осколки ее разворотили ему живот. Он умер месяцем позже в больнице. Какая участь постигла третьего сотрудника, Харьюнпя не помнил, хотя ему наверняка рассказывали об этом. Вместо этого перед глазами его возникла картина, от которой он долго не мог избавиться. Он живо представил себе Хярьконена — вот он курит свою вонючую сигару в комнате для личного состава и рассказывает какому-то новичку, указывая на последнюю фотографию: это, мол, Харьюнпя, в общем-то неплохой малый, но и он допустил ошибку — отправился в одиночку к парнишке, который проломил пивной бутылкой голову своему папаше.
Харьюнпя замедлил шаг. Он не вошел в лифт, хотя тот и стоял внизу, а не спеша полез вверх по ступенькам. Хейкки Калеви, конечно, мог убить своего отца, но с таким же успехом это мог сделать и разносчик газет, старший сержант или сидящий сейчас внизу, в машине, Хартикайнен. Харьюнпя попытался вспомнить излюбленное выражение Норри: «Возможно, конечно, но все же не очевидно». Оно почему-то нравилось ему. «Возможно, конечно, но все же не очевидно». На третьем этаже Харьюнпя замедлил шаг, у дверцы лифта он вообще остановился, пытаясь лихорадочно определить, которое из слов Норри было главным — в о з м о ж н о или о ч е в и д н о. Решить этого он так и не смог.
Харьюнпя стоял не двигаясь. Он видел в своем воображении, как сын Континена ждет в передней, несколькими этажами выше, сжимая в руках мелкокалиберную винтовку. Дуло ружья отдает синевой и направлено прямо в дверь, на уровне живота. Руки у парня потные. На полу распечатанная сине-красная коробка с патронами.
Харьюнпя глубоко вздохнул. Прислонился к стенке шахты лифта и принялся шарить в боковом кармане пиджака, ища сигареты. Закурив, он решил, что надо взять с собой Хартикайнена. Однако после второй затяжки отказался от этого
Так он стоял, смежив веки. И слушал доносящиеся из квартир голоса. В них преобладали сердитые интонации утренней спешки. Где-то дети спорили между собой. Гудели водопроводные трубы. Голоса вернули Харьюнпя к действительности. Усилием воли он попытался рассуждать здраво. Он понял, что стоя спит. В такие минуты воображение берет верх над здравым смыслом. Харьюнпя знал, что у Хейкки Калеви Континена есть разрешение на владение малокалиберной винтовкой, однако это еще вовсе не значит, что она у него есть. И кроме того, подросток не может знать, что в данный момент к нему направляется полицейский. У парня есть мать, которая, очевидно, в этот час дома. Харьюнпя решил, что едва ли подросток станет убивать полицейского на глазах собственной матери, а кроме того, он понимал, что, если бы у Норри были серьезные подозрения, он не послал бы к Хейкки Калеви одного-единственного, да еще полусонного работника.
Харьюнпя бросил сигарету на бетонную ступеньку, погасил ботинком дымящийся кончик и сунул его обратно в коробку. Он потер нос и стал быстро подниматься по лестнице. Подойдя к двери Континена, он постоял некоторое время неподвижно, чтобы дать успокоиться дыханию. Харьюнпя не стал вытаскивать оружие, лишь сунул руку в карман и кончиками пальцев дотронулся до жестяной капсулы со слезоточивым газом. Затем нажал на черную пуговку дверного звонка. Послышалось два сигнала — кнопка коснулась клеммы и отошла назад. По привычке Харьюнпя прижался к стене, рядом с дверью. И так же инстинктивно перенес центр тяжести тела на правую ногу, чтобы левую быстро просунуть в открывшуюся дверь.
Харьюнпя прижался головой к двери и прислушался. Из приемника явственно доносилась мелодия «Удалого сплавщика знают везде» в исполнении септета «Отава». Чашка звякнула о блюдце. Женский голос сказал отрывисто: «Пойди открой». Стул царапнул по полу, босые ноги засеменили по паласу к входной двери. Шаги остановились в передней. Вешалки ударились друг о друга, зашуршала материя. От прикосновения руки вздрогнул замок. Харьюнпя отодвинулся еще дальше от двери.
— Доброе утро. Вы... ты Хейкки Калеви Континен?
Перед Харьюнпя стоял длинный хилый парень. Он стянул с вешалки поплиновый плащ и придерживал его на поясе руками. Из-под полы виднелись прикрытые кальсонами длинные босые ноги. Волосы клочьями падали на шею, кожа на щеках воспалена, ноздри покрыты угрями. Парню скорее можно было дать пятнадцать, а не девятнадцать лет. За ним в глубине квартиры кто-то двигался.
— Да, ну и что...
— Я Тимо Харьюнпя из уголовной полиции, — сказал Харьюнпя и быстро сунул ему под нос свое удостоверение. — Могу я на минутку войти — поговорить нужно.
На лице парня появилось удивленное, испуганное выражение. Он посмотрел на свои ноги, оглянулся и распахнул настежь дверь.
— Да, конечно, — сказал он и улыбнулся.
Харьюнпя заметил, что зубы у него крепкие и белые. Вслед за парнем он вошел в переднюю, дверь за ними защелкнулась.
— Так. Твоего отца зовут Армас Калеви Континен?
— Да... но он здесь не живет. Он в разводе с мамой, мы с ней...
— Ясно. А где он живет?
— На улице Меримиехенкату. Почти у перекрестка с Фредерикинкату.