Служащий криминальной полиции
Шрифт:
Когда колени совсем одеревенели, Каллинен медленно опустился на корточки. Он пристально рассматривал дверные переплеты, деревянные панели и круглые болты железной обивки. С нижних этажей доносился стук тележек и посуды, возвещавший о приготовлениях к раздаче пищи. Настроение у Каллинена было подавленное, ему с трудом удавалось держать себя в руках. Это не было досадой на то, что он попал под замок. Досады Каллинен не испытывал уже много лет, да и оснований для этого не было, так как на сей раз он намеренно отправил себя в тюрьму. Даже неотвратимый приговор, который вынесут ему через неделю, и замерзшие ноги не волновали его, — подавленность была вызвана тем, что произошло на самом деле. Полиция же не имела
Каллинен продолжал сидеть на корточках, уставясь на стальные болты в двери, и все думал и думал о том, что произошло немногим больше двух недель тому назад. У него тогда кончились деньги, и он все утро проторчал на железнодорожной станции. Часа в два или в три его постоянная подсадная утка Карита Нюссонен прибежала и сообщила, что тут неподалеку ее поджидает один тип под хмельком — он-де просит ее зайти к нему. Ничего более подходящего и пожелать было нельзя. Каллинен отправился с Каритой.
Мужичок оказался лысый, полноватый. Он был в игривом состоянии, какое иной раз нападает на человека в подпитии, и сразу поверил Каллинену, объяснившему, что он брат Кариты, что уезжает пятичасовым поездом обратно в Тампере и просит приютить его на эту пару часов, так как он видит свою сестру очень редко и ему не хочется так неожиданно расставаться с ней. Мужичок не возражал и пригласил доброжелательно родственников к себе.
На трамвае они добрались до Виискулма и вошли в квартиру. Там было тепло и довольно уютно, но грязновато, что, однако, не оскорбило взгляда Каллинена. Хозяин щедро угощал из бутылок, играл на мандолине и рассказывал солдатские байки, а Каллинен и Карита подыгрывали, умело подзадоривая его и поддерживая таким образом у него хорошее настроение. Все шло очень хорошо, и Каллинен не собирался что-либо делать, пока хозяин сам не угаснет. Однако, когда хозяин как следует выпил, Каллинен почувствовал, что ему становится все труднее удержаться от искушения и не давать рукам воли. Карита тоже поняла ситуацию и отправилась на кухню под предлогом приготовить им что-нибудь поесть.
Каллинен продолжал сидеть на корточках на полу камеры. Ноги его одеревенели так, что их стало покалывать, однако он настолько погрузился в воспоминания, что не замечал ничего. Он и сейчас еще ощущал в носу запах яичницы и слышал шипение ее на сковородке. Хозяин начал проявлять беспокойство: он заметил, что часовая стрелка перевалила за пять. Каллинен, правда, уверял, что говорил о семичасовом поезде, но хозяин уже достаточно опьянел и все настойчивее выпроваживал Каллинена. Тому это не понравилось.
Все началось с неприятной случайности, всего лишь с толчка рукой в грудь. Хозяин встал перед Каллиненом, погрозил пальцем и сказал, что вызовет радиополицию, раз он сам не уходит. Каллинен отшвырнул его далеко от себя. Ударившись о стул, хозяин вместе с ним рухнул на пол, на спину. Каллинен увидел медленно опускающееся лицо, и что-то в нем вдруг взорвалось, словно соскочило с предохранителя. Ненависть, как пьяная волна, захлестнула его. Он даже не пытался ее заглушить, ибо находился под защитой стен и мог не бояться появления посторонних.
Каллинен перешагнул через низенький стол под звон падающих бутылок и стаканов. Он навалился на лежавшего на полу хозяина дома, вцепился своими лапами в его шею и стиснул ее. Он душил и приговаривал:
— Ага, позвонишь, мерзавец, позвонишь, мерзавец!..
Мужичок извивался под ним, пытаясь что-то сказать. Каллинен и сейчас ясно помнил, как родимое пятно на его щеке стало бледнеть, а кожа вокруг сначала покраснела, затем потемнела.
Каллинен резко поднялся. Сжал руки в кулаки — ногти врезались в ладони. Он учащенно дышал. Оглянувшись вокруг, он увидел обитую железом дверь, белые стены, стальные прутья в окошке
Каллинен сделал несколько быстрых шагов и уперся в стену камеры. Он прижался лбом к штукатурке и почувствовал, какая она жесткая и холодная. То, что произошло в прошлый понедельник, было самым сильным его переживанием. Лихорадочное состояние длилось тогда у него почти час, и, когда оно наконец прошло, его еще некоторое время трясло как в лихорадке. Прежде чем выйти из квартиры, он погасил везде свет. Он вытолкал Кариту за дверь и выскочил на лестницу вслед за нею. Теперь, задним числом, он отчетливо помнил, что, видно, все еще находился в возбужденном состоянии, потому что едва не вцепился в горло поднимавшейся навстречу ему старухе. Он уже шагнул было к ней, однако в последнее мгновение овладел собой. Тогда он не подумал, что женщина может стать роковым для него свидетелем.
Каллинен глубоко вздохнул, отстраняясь от стены. Он провел пальцем по лбу, на котором бетон оставил замысловатый завиток, какой образуется, когда спишь, уткнувшись лицом в жесткое одеяло. Каллинену немного полегчало. Нетвердыми шагами он дошел до кровати, присел осторожно на край, чтобы не удариться затылком о верхнюю постель. Каллинена вовсе не угнетало то, что он убил человека. Нет, Каллинена мучило другое — страх перед долгим и жестоким наказанием, которое он, несомненно, понесет, если его обвинят в убийстве. Просидеть несколько лет в тюрьме он может, но мысль о том, что придется просидеть десяток лет, приводила его в ужас. И вот у него родилось решение самому сесть в тюрьму — авось удастся тогда избежать наказания за убийство.
Другим обстоятельством, угнетавшим Олли Каллинена, была неизвестность, ибо у него не было ни малейшего понятия о том, обнаружен ли труп, и если да, то как далеко эти гады из полиции продвинулись в расследовании дела. На следующий день после содеянного Каллинен дрожащими руками перебирал газеты, но никаких сообщений о том, что обнаружен труп, не нашел. С минуту он жил в надежде, что старик не умер, но, поразмыслив как следует и вспомнив его побуревшую физиономию, отказался от напрасных надежд.
Придя к выводу, что полиция не напала пока на его след, Каллинен внезапно принял решение исчезнуть. Надо выветриться из памяти людей, убраться от расспросов и из мест, где полиция может разыскивать человека по приметам, схожим с ним. Некоторое время он вынашивал мысль о том, чтобы уехать в другой город, но уже на вокзале ему вдруг пришло в голову, что вряд ли убийцу станут разыскивать в тюрьме. И хотя решение Каллинен принял весьма необычное, осуществить его удалось без сучка и задоринки. Тюрьма полностью отвечала всем требованиям укрытия. Правда, в то время полиция еще ничего не знала об убийстве Континена и, даже обнаружив труп, не могла приступить к розыску человека, похожего на Коусти Каарло Олави Каллинена, поскольку никто не мог описать внешность убийцы.