Служба - дни и ночи
Шрифт:
Они поднялись на третий этаж, и Ельцова, оставив Ветрова в коридоре, скрылась за дверью под номером сорок три.
Через минуту она вышла с высокой светловолосой девушкой.
— Вот, знакомьтесь! Это и есть Лариса Дубасова, — и, улыбнувшись, сказала: — Я ее предупредила, что вы из уголовного розыска. Оставляю вас одних, если не возражаете, и пойду работать.
Ветров поблагодарил Ельцову, обратился к Дубасовой:
— Оля говорила, что вы на этих днях видели мужа Тани Носовой?
— Да.
— Расскажите, когда
— Как раз в тот день, когда убили Таню и ее тетю. Мне надо было к двенадцати часам попасть на прием к зубному врачу. В одиннадцать я отпросилась с работы и решила немного пройтись пешком. Погода была великолепная, солнечная, и я свернула в парк Челюскинцев, пошла по аллее, которая тянется вдоль проспекта.
Кончился парк, и я начала выходить по тропинке на проспект. Смотрю — а на пустыре, между парком и детской железной дорогой, муж Тани стоит. Я еще хотела окликнуть его и пошутить, что весна на него действует, но потом передумала. Видно, человеку хочется одному побыть.
— В какое время это было? — спросил Ветров, а сам подумал: «Носов говорит, что в одиннадцать он уже уехал».
Девушка уверенно ответила:
— Было без пятнадцати двенадцать. Я как раз посмотрела на часы и прикинула — хватит ли мне пятнадцати минут, чтобы дойти до поликлиники, сдать пальто в гардероб и подняться на третий этаж к зубному врачу.
— Лариса, вы не ошибаетесь? Вы его хорошо знаете?
— Что вы! — улыбнулась девушка. — Женю хорошо знаю, мы довольно часто встречались, я у них дома бывала, точно, он был.
— Он просто стоял или, может, ждал кого?
— Трудно сказать, но мне показалось, что он от нечего делать остановился. Помню, даже бросил что-то в воду: там лужа большая от талых вод образовалась.
Девушка рассказала Ветрову, как был одет Носов. Лейтенант попросил ее зайти после работы к следователю прокуратуры Савичу, попрощался и ушел.
«Что же получается? — думал Ветров. — Носов говорит, что уехал в Борисов в одиннадцать, а сорок минут спустя появляется на пустыре. Странно! Что ему там делать? Может, кого-нибудь поджидал? Девушку, например? Нет, это надо тщательно проверить», — решил Ветров.
Лейтенант воспользовался телефоном-автоматом, коротко сообщил Савичу об услышанном и предупредил, что к нему приедет Дубасова.
После этого Ветров направился к Василевскому, у которого после приезда из Борисова был в гостях Носов.
Василевский жил далеко, а Ветров торопился. Пришлось брать такси.
Ветров знал, что Василевский болен, получил больничный листок и должен находиться дома. Так оно и оказалось.
Дверь открыл хозяин. Ветров представился, рассказал, с чем связан его визит, и спросил:
— Виктор Иванович, расскажите, пожалуйста, о вашей встрече с Носовым. О чем у вас шел разговор?
Василевский смущенно взглянул на лейтенанта:
— Видите ли, я немного приболел, и врачи заставили сидеть дома. Он явился как-то неожиданно.
Принес он бутылку водки, ну и решили мы по маленькой пропустить. Я, что было под рукой, приготовил закусить. Посидели мы за столом и где-то за часик оприходовали эту бутылку.
— О чем вы говорили?
— Он, как вошел, что-то много говорил, даже непривычно был разговорчив. Но, когда сели за стол и выпили по первой, настроение у него изменилось. Стал молчаливым, задумчивым. Видно, душа почувствовала неприятность. Взял со стула игрушечную машинку, которую от родителей привез, и говорит: «Вот дочке привез ее любимый автомобиль, да не знаю, нести ли его ей? »
— Скажите, а руки он мыл?
— Как только вошел в квартиру, попросил сапожную щетку и гуталин. Сказал, что в дороге ботинки загрязнились. Вышел в подъезд, почистил обувь, а потом, конечно, вымыл руки.
— Долго мыл?
Подобный вопрос немного удивил и озадачил Василевского. Он на мгновение задумался и, вспомнив, ответил:
— Знаете, долго. Когда вышел из ванной, понюхал руки и сказал, что они все равно гуталином пахнут, попросил одеколона. Я дал «Красную Москву», так он, не поверите, почти полбутылки на руки вылил. Да, сели мы, значит, за стол. Взял он в руки вилку и тут же положил около тарелки. Я спросил, почему он не закусывает. Отвечает: дескать, недавно пообедал.
— Виктор Иванович, вы не заметили что-нибудь странное в его поведении?
— Странное, говорите? — Василевский посмотрел в окно. По ту сторону стекла на карниз опустились два голубка. — Если говорить откровенно, то странного в тот день было предостаточно. Во-первых, днем, да еще с водкой, он никогда ко мне не приходил. Во-вторых, как объяснить его необычное поведение за столом. Потом его просьба проводить: он же пьяным не был. Я объяснил ему, что болен, на улицу выходить нельзя, а он стоит на своем: «Проводи да проводи». Оделся я потеплее, и пошли мы. Идет он и молчит. Я даже обиделся немного. Просил провести, иду рядом с ним, а он даже не замечает меня. Разве не странно? Когда завернули к его дому, ему метров двести оставалось пройти. Я хотел было повернуть, а он — за руку меня и чуть ли не со слезами умоляет: «Проводи меня, Витя, до дома. Очень тебя прошу!» Я пожал плечами, говорю: «Пожалуйста, если тебе так уж хочется».
Подошли к его дому, а там милиция, люди столпились. Когда узнал, в чем дело, — не по себе стало. Ведь он тащил меня домой. То ли сердце чуяло, то ли...
Василевский неожиданно замолчал.
Ветров мягко спросил:
— Виктор Иванович, вы что-то недоговариваете. Понимаете, для меня это все очень важно.
— И вы поймите меня — могу ошибиться. А ведь здесь разговор необычный, он судьбы людей, товарища моего касается.
— Не беспокойтесь. Мы тоже понимаем, все учитываем.