Служба

Вот уже свыше десяти лет минуло с того дня, когда из Кремля неожиданно донеслось: «Система органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-НГКБ-МТБ-КГБ-МБ оказалась нереформируемой…Система политического сыска законсервирована и легко может быть воссоздана». [1]

Известно, что Лубянку пытались менять многие и много раз, особенно после 1991 года, стремясь приспособить Службу для решения неких задач, порой далеко выходящих за рамки формального предназначения. Некоторые плоды тех изменений начинают пожинать ныне.

Автор наблюдал окололубянские события и процессы в двойной ипостаси — как историк и журналист, постоянно публикуя результаты своих наблюдений в центральных российских изданиях (еженедельнике «Собеседник», журналах «Столица», «Новое время» и «Еженедельный Журнал»). И книга, которую, вы сейчас держите в руках — это зарисовки с натуры, сделанные в режиме реального времени, зарисовки, позволяющие каждому сделать свой вывод о нашей жизни с этим ведомством, жизни не только прошлой.

Вообще Служба была всегда. Притом, уже сразу со всеми своими атрибутами: негласность, незамедлительность, неуклонность. Она бдела уже в незапамятные времена, когда Первая Провокация, учиненная Врагом рода человеческого, привела к первому посягательству на Устои. Подразделения наружного наблюдения умело отследили (с применением спецсредств) контакт Врага с Евой и Адамом и четко зафиксировали факт грехопадения. Затем оперативная информация была доведена до Всевышней Инстанции и, согласно полученной санкции, осуществлены: а) задержание и изоляция первопреступников; б) следствие, в ходе коего задержанные были полностью изобличены и дали откровенные показания. Все завершилось безукоризненно спланированной и реализованной акцией выдворения отщепенцев за пределы священных рубежей Эдема. Операция не оставила никаких явных следов участия Службы, кроме недвусмысленного результата.

Как видим, предназначение Службы изначально состояло в противодействии Злу, охранении Устоев и священных рубежей, пресечении преступных посягательств. Что и подтвердит вам всякий сотрудник Центра общественных связей.

Ясно, что по мере расселения рода человеческого, повсеместно распространилась и Служба. Что же до теории, будто Служба возникла там, тогда, и постольку, где, когда, и поскольку классово расслоилось общество и явилось государство, — это мы решительно отвергаем, как учение неверное и потому бессильное. Бессильное, прежде всего, изъяснить феномен Службы отечественной, так сказать, кровной.

Отечественная Служба поначалу так тесно сотрудничала со Службами ближнего (ныне) зарубежья, что даже составляла с ними единое целое. Уже тогда дело свое она знала. Во всяком случае, если верить летописцам из «Нашей гвардии» и «Молодого современника», врагами внутренними в священных рубежах и не пахло. Слабовато была поставлена лишь внешняя разведка. Из-за чего и приключился досадный эпизод с битвой при Калке и последующим временным пребыванием ограниченного контингента монголо-татарских войск в пределах наших священных рубежей. Впрочем, благодаря коллегам из этого контингента существенно обогатилась терминология Службы и пополнился арсенал средств активного ведения следствия.

Проходило все в рамках феодальной законности. Когда, к примеру, агент давал на кого-либо компромат, его, чтобы не оплошать на недостоверной оперативной информации (извете), вместе с обвиняемым самого привлекали к активному (на дыбе) расспросу. Агентура поэтому была отменно крепка. Хотя росла неспешно: каждый дошкольник знал, кому и за что уплатили некогда 30 сребреников, и что из того вышло. Провокацию же в любом обличии вовсе равняли с ересью. Ибо и Служба, и Инстанция хорошо помнили, кто был автором-исполнителем Первой Провокации.

Последнее обстоятельство фундаментальное: благодаря ему веками обновлялся состав сотрудников, вывески фирмы («Приказ великого государя тайных дел», «Преображенский приказ», «Тайная розыскных дел канцелярия», «Тайная при Правительствующем Сенате экспедиция»), но суть оставалась неизменною. Приемы, признаем, были своеобычны. Но достаточны: не устояли ни С. Разин, ни Е. Пугачев, и, притом, главное, к появлению на политической арене ни того, ни другого из них Служба касательства действительно не имела. Короче, от дела не бегали, но и дел себе не приискивали.

Опасный сдвиг наметился лишь когда Инстанция в лице Петра I (он же Великий, он же Отец Отечества) отечески учредила великий штат фискалов и к тому же общедержавную «Табель о рангах». Узаконив тем всеобщее наушничество вкупе с карьеризмом. Некое противоядие против плодов сего ядовитого семени поначалу все же было. Ежели кто, штатный сотрудник или доброволец, заявлял «Слово и дело государево!» (принятая тогда форма «стука») ложно и корыстно, то по вскрывшемуся факту дезинформации полагалось того «батогами бить нещадно», «ноздри рвать нарочно зделанными клещами» и уже в этаком виде посылать «в Сибирь, в дальние города, в государеву работу вечно». Может, именно эта угроза чересчур ретивым ловцам чинов и наград — потенциальным провокаторам, может что еще, но целый век Служба береглась от искуса. Но и Враг не дремал…

Юный Александр I, мучимый раскаяньем, что его батюшка скоропостижно скончался от апоплексического удара табакеркой, проявил несвойственную Инстанции мягкость: указал упразднить отдельные способы следствия — «чтоб самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено навсегда было из памяти народной». Меры, кои Служба признавала непрофессиональными, она всегда исполняла лишь так, чтобы обратить себе же на пользу. Короче, вопрос «бить или не бить» она решила однозначно: своих, безусловно, не бить. Так для внутреннего потребления вместо понятия «служебное преступление» появился термин «служебная ошибка». А не ошибается, как известно, тот, кто ничего не делает.

«Делать» приспело вскорости. Перед лицом надвигающейся французской агрессии для укрепления стратегического тыла учредили особое Министерство полиции. Инстанция поставила задачу чрезвычайную: максимальные результаты в минимальный срок. «Вот это — по-нашему!», — раздалось, верно, в кабинетах и иных помещениях Службы. Ведь всякая чрезвычайность — сроков, мер, прав — всегда мутит воду. А из мутной водички при некоторой ловкости обычно извлекаются самые «великия и богатыя милости». Что из этого вышло, живописал граф В. П . Кочубей, много позднее ревизуя это, как он выразился, «министерство шпионажа». Петербург, по его словам, «закипел шпионами всякого рода». Причем они «не ограничивались тем, что, собирали известия и доставляли правительству возможность предупреждения, — они старались возбуждать преступления…».