Служебный разбой (сборник)
Шрифт:
– Да, слава богу…
Американская мечта
1
Паша задрал голову – небоскребы уходили чуть ли не в космос.
– Мир американской мечты, – восторженно прошептал он.
Самуил был скептичен, губы кривила усмешка; восторги Паши его смешили.
– Что это такое – американская мечта?
Паша вернулся с небес в реальность. Он посмотрел на чуть пьяного, чуть нервного, но самоуверенного босса. Пятьдесят шесть лет, но какой он крутой – мощный, немного полноватый; бронтозавр, мамонт,
Это немыслимо! Это Лос-Анджелес! Это Калифорния! Это они – самые отмороженные отморозки из морозной России – приехали проиграть пару миллионов баксов в казино и трахнуть пару-тройку голливудских звезд.
Самуил сделал последнюю затяжку гаванской сигары и швырнул почти половину ее (непозволительная роскошь!) ловким щелчком в золоченую урну. Негр-швейцар на дверях, сразу узнав русскую братву, расплылся в белозубой улыбке – русские платили крутые чаевые.
Мальчики из отеля в форменной красной одежде, вышитой золотом, в дурацких черных кепочках на макушках, уже тащили чемоданы из глубокого багажника «Линкольна».
Самуил не спешил.
– Паша, ты слышал мой вопрос?
– Босс, американская мечта, как я читал в книгах, – это возможность любому смертному из самого низа взлететь до небес. Это успех, доступный каждому. Если ты будешь стараться…
– Брось, Паша. Разве ты не смотрел американские фильмы? Их мечта – стырить кучу бабок (неважно, где и у кого) и слинять с ними в Мексику!
2
На третий день Самуил заскучал в Лос-Анджелесе. Те же прелести, даже круче, он имел в Москве и Питере. Куда ни сунься, кругом одни русские, хохлы и белорусы – приезжие и эмигранты: в ресторанах, магазинах, борделях, на хоккее. Даже в кино вовсю снимаются!
Договорившись с таксистом, покатили в Пасифик-Сити – местечко у самой границы с Мексикой. Там кругом прерии, кактусы, незаконные иммигранты-мачо-мексиканцы и, вообще, все по-американски, как в пыльных голливудских фильмах, – битые старые автомобили, доступные белозубые студентки колледжей с силиконовыми сиськами, салуны и боулинги, драки и все остальное… Взяли с собой ящик виски – в пограничной дыре (от Пасифик-Сити до Мексики сорок миль) виски стоило на полдоллара дороже за каждую унцию.
По настоянию Самуила все переоделись в джинсу. Ехали с открытым верхом – босс велел убрать у кабриолета брезентовую крышу. Запылились. Волосы стали дерюгой. Паша, привыкший к комфорту и стерильной чистоте, кривил толстые губы – ему в Америке не нравилось. Он привык каждый вечер мыть свой пенис специальным гелем, обладающим успокаивающим целебным эффектом. Как было приятно возлежать на скрипящих от чистоты цветных простынях, ощущать, что твой пенис тщательно вымыт и что сам ты – эталон стерильности!
– Брось, Паша, – Самуил, держа сигару всеми пальцами руки, курил. Пыхнув дымом (хорошо пыхнул, эффектно). – Пенис – так говорят
Шофер, услышав слово «пенис», одобрительно оскалился и закивал (ни черта не понимал по-русски). Самуил не смотрел на него.
– Русские говорят член… Даю тебе слово, Паша, твой член в той дыре, куда мы едем, скучать не будет!
Фамилия у Самуила была Боголов. Отец его был бурят. Родился Самуил в пригороде Иркутска. Мать Боголова, красивая чернокудрая еврейка, с трудом разродившись и поймав сепсис в нестерильном сельском фельдшерском пункте, вырвала клятву у плачущего Борьки Боголова, что сына он назовет Самуил. Покормила младенца всего раз, а после, прижав к себе, рыдая, умерла от заражения крови.
«Самуил, мальчик мой…»
Боголов ехал сейчас в открытом авто, ветер жег лицо горячим воздухом с запахом чужой земли, дым сигары ел глаза. Ему казалось, что он помнил свою мать и эти ее слова. Все говорили, что это его фантазия. Не может человек помнить то, что происходило с ним на вторые сутки от рождения. В интернате пацаны смеялись над ним за эту память и часто били. А он точно помнил, что мать плакала, когда его принесли и вручили ей в руки – беспомощную личинку, зародыш человека. Зародыш. Через пятьдесят один год этот зародыш хапнул свой первый миллион баксов. Сейчас, в пятьдесят шесть, у него их сто восемьдесят. А жизнь все равно осталась дерьмом.
Семьи нет. У него никогда не было семьи. Мать умерла, так и не оправившись от родов. Отец, завхоз какого-то там агрокомплекса, умело воруя, сумел обеспечить сыну воспитание в Ленинградском интернате (понятно, за большие взятки). Кстати, отца убили тувинские трактористы. Что-то он им не выдал, какую-то деталь для трактора. Шарахнули в лоб увесистой монтировкой…
Самуил, глубоко вздохнув, качнул головой, сильным щелчком отправил окурок сигары в клубящуюся за машиной дорожную пыль. Ему всегда было плохо в интернате. Зачем отец держал его далеко от себя? Детство – черная полоса жизни. Может быть, будь они вместе, ничего бы с отцом не случилось там, в Иркутске, тогда, сорок шесть лет назад.
Мать-еврейка, отец-бурят. А вырос Самуил русским. У него и в паспорте так значилось: Самуил Боголов, русский.
Когда кто-то из русских пытался называть его евреем, он сразу бил ему в лоб увесистым кулаком. Когда кто-то из евреев намекал, что он не еврей, он поступал точно так же. Самуил, имея очаровательные бурятские щечки, во всем походил на мать. Был очень красив в молодости. Он и сейчас очень и очень импозантен. Через него прошло много русских женщин, хохлушек, сладострастных немок, молдаванок, латышек. Сегодня вечером будут американки.
– Девки из колледжа. Надо снять девок из колледжа вот с такими сиськами, как волейбольные мячи, – сказал Самуил. Архары на заднем сиденье заржали.
Последние десять лет Боголов смотрел американские фильмы про таких вот тугозадых, грудастых девок с упругими, утянутыми животами и мечтал, что отымеет их с десяток. Но в Лос-Анджелесе, недалеко от отеля, такие не попадались. Только чернокожие проститутки. А еще русские и хохлушки.
Хохлушки в принципе достали. Они по Москве и Питеру достали всех сверх меры. И в Турции, и на Кипре. Было такое ощущение, что их миллионов сто, больше, чем все население Украины вместе взятое. Вообще-то они классные! Но сегодня Самуил жаждал американского секса!