Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена
Шрифт:
— Уже хорошо. Но тогда?..
Я замялась. Как-то неудобно спросить напрямую: «Зачем пожаловали?» Но Снегов, похоже, догадался.
— Людмила Прокофьевна, — он серьезно посмотрел на меня, — вам и правда не приходит в голову, что я пришел узнать, в порядке ли вы?
Смешавшись, я отвела взгляд.
— Спасибо. Я в порядке.
— Да? — Он глянул насмешливо и обеспокоенно. — Заметно. На вас лица нет. Голосок едва слышен. Когда вы последний раз ели?
Я равнодушно пожала плечами. Какая уж тут еда!
— Ну вот, — примиряюще резюмировал он, заходя на кухню
Ну вот, еще и бледной немочью обозвали!.. Сначала я растерянно наблюдала за его перемещениями, затем, наконец, слабо возразила:
— Я не хочу чаю и есть тоже не хочу. И вообще, Рюрик Вениаминович, вы меня поражаете…
— Очень рад! — желчно отозвался Снегов. От неожиданности я потеряла дар речи. Это так непохоже на Снегова! Его обращение всегда было суховатым, подчеркнуто официальным, что порой немало действовало мне на нервы, но я и предположить не могла, что в его тоне может звучать столько язвительности. Он, однако, казался, весьма доволен произведенным эффектом.
Внезапно я поняла: он специально пытается разозлить меня, чтобы хоть как-то вывести из апатии. Я ощутила прилив благодарности тем большей, чем менее я заслуживала заботы и смутилась, вспомнив, с каким, пусть тщательно скрываемым, недоброжелательством всегда относилась к Снегову.
Он тем временем отмывал сковородку (а посуда-то третий день лежит в раковине немытой горкой). Мне стало неловко.
— Рюрик Вениаминович, я благодарна вам за беспокойство, но это совершенно лишнее… — начала я.
К моему удивлению, он зло развернулся:
— Мне безразлично, что вы обо мне думаете. Если для вас это так важно — можете завтра меня уволить. Но сейчас вы выпьете чаю и поедите. И не спорьте, все равно не получится — уж поверьте мне.
Я посмотрела на его ожесточенно нахмуренное лицо и поверила: не получится. Непонятно только, почему он вдруг так разозлился. Вроде бы я не сказала ничего плохого. А впрочем, все равно.
Сев за кухонный стол, я отрешенно наблюдала, как он деловито ополаскивает заварник, ищет соль, что-то передвигает…
Вскоре по квартире разнесся непередаваемый аромат жареной рыбки. Я потихоньку включилась в процесс, нарезала хлеб и салатик. Снегов на мои манипуляции с ножом поглядывал бдительно, но молчал.
Когда обед — если, конечно, обед может быть в одиннадцатом часу ночи (а впрочем, неважно: в любом случае еда впитывалась организмом без следа еще при глотании, не доходя до желудка), подошел к концу, Снегов о чем-то спросил меня. Убейте — не помню, о чем. Своего ответа тоже не помню — помню только, что был он развернутым. В себя я пришла около трех, когда поток слов начал иссякать. Мы все так же сидели за столом, и я цепко сжимала руку Снегова. Он смотрел на меня внимательно, видимо, ожидая, что еще я скажу. Смутившись, я выпустила его пальцы (ужасно хотелось сделать это незаметно, но увы!), сбивчиво проговорила:
— Извините, Рюрик Вениаминович, я совсем вас заговорила. А у вас ведь, наверное,
— Нет, что вы, я как раз никуда не спешу.
Показалось мне или правда тончайшая ирония промелькнула в его словах?
Я виновато улыбнулась:
— Ну, куда-либо спешить уже в любом случае поздно.
Я постелила в гостевой и отправила Снегова спать.
Самой же мне не спалось. Страшная вещь одиночество! Стоит чуть-чуть утратить контроль над собой — и вот малейший камешек взывает целый обвал. Мне было чудовищно стыдно. Три часа безостановочно грузить человека совершенно ненужными ему вещами! Кажется, я взахлеб рассказывала что-то об отце, о своем безоблачном детстве и взаимоотношениях с миром.
Наконец заснула и я.
Утром, уже уходя, Снегов выразил надежду, что все у меня образуется. Я еще раз поблагодарила его.
— Да, вы позволите взять? — Он кивнул на томик Лу. — Не успел дочитать.
Я улыбнулась.
— Конечно, Рюрик Вениаминович.
ТЯЖЕЛЫЙ ХЛЕБ ШПИОНА
Возможность выговориться, долгий сон и душистые травки сделали свое дело: в понедельник я была готова с новыми силами встретить рабочую неделю. Усевшись за родной стол, я принялась пересматривать свежую стопку бумаг, принесенных Мишенькой. Первый же документ вызвал мое недоумение. Не вникая как следует, я для начала вызвала своего секретаря.
— Объясните, Миша, что это?
— Документы по квартире на Грызуна, — осторожно ответил Миша.
Мне не понравилось, как он при этом посмотрел на меня.
— Где? — Что за дурацкое название…
— Ой, ну то есть на улице солдата Корзуна.
Такой сделки я не помнила.
— А почему не указано, кто занимается?
Мишенька испуганно уставился на меня.
— Так… Людмила Прокофьевна… Это же по сделке с Перовым квартира. Вы же сами вчера, то есть в пятницу… долговое обязательство подписали…
— Что-о?!
— И оф-формить велели…
Долговое обязательство? Я пробежала документ глазами. Да, действительно, выдано агентством «Шанс» Снегову Рюрику Вениаминовичу. Подпись моя. Та-ак… Хотелось бы знать, что еще я тут наработала.
— Миша, мне нужны все документы за пятницу. И пусть меня никто не беспокоит.
Слава богу, больше никаких особенных сюрпризов я не обнаружила. Зато через пару часов позвонила мама. Отец пришел в себя, и врачи обещают, что дело медленно, но верно идет на поправку. Можно жить дальше.
Когда я вышла из кабинета, Мишенька доложил, что в офисе успели побывать чуть ли не все сотрудники, но буквально каждый проносился метеором и отбывал в своем направлении. Ольга Николаевна, в частности, отправилась с приглашенным на разовую работу юристом в регистрационную палату — дабы на месте перепроверить ситуацию по нашей скандальной сделке. Юрист этот, будучи плотно задействован по основному месту работы, сам назначил время встречи, причем в последний момент. Анечка в РОНО, Мари собирается бежать на коллективный показ, остальные кто где.