Служу Престолу и Отечеству: Служу Престолу и Отечеству. Триумвират. Вперед, на Запад!
Шрифт:
Утром, как ни странно, от вчерашнего настроения не осталось и следа. Проснувшись, как-то сразу почувствовал себя дома. Гомель принял меня, узнал во мне своего. И даже не стал замечать нестыковку во времени, а может, подобная мелочь на фоне его собственного возраста кажется ему смешной и незначительной. А то, что пропали уродливые хрущобы и безликие, портящие весь вид однотипно бетонные девятиэтажки, так это еще и лучше. Как будто красавица смыла с лица дешевую вульгарную косметику и от этого стала еще прекрасней…
Так, лирика – это, конечно, хорошо! Но надо и делами заниматься… Подъем, пять минут на мини-разминку, затем мыться-бриться и в небольшую кафешку при гостинице на завтрак. А затем, собрав всю силу воли в кулак, – быстренько в мастерские. Вчера, хоть и бродил в расстроенных чувствах, никого, подпадающего под определение «стройная, рыжеволосая, очень-очень красивая», не наблюдал. Невзирая на то, что на автопилоте следил за всеми, кто находился в пределах досягаемости. И с утра было огромное желание кинуть все к общеизвестной матери и сломя голову лететь на поиски своего ненаглядного медноволосого чуда. Тем более что адрес я запомнил навсегда, и найти Павловскую улицу никакого труда не составит…
Но, как говорят, noblesse oblige. А это значит, что господин подпоручик сейчас же берет свою суперсекретную папочку с чертежами и уматывает к начальнику аж всех Либаво-Роменских мастерских, имея цель не только добиться аудиенции, но и получить добро на производство работ. Блин, кажется, легче пару десятков гансов в одиночку покрошить, чем убедить расейского чиновника сделать что-нибудь полезное… Ладно, будем посмотреть!..
Михаил Семенович уже ожидает у входа в контору, дымя папиросой и чему-то улыбаясь в свою роскошную бороду.
– Ну-с, молодой человек, пойдемте, коль не передумали. Сначала покажите свои придумки Николаю Ефремовичу, чтобы он со своими механиками оценил, так сказать, реальность замысла. Ежели он возражать не будет, тогда, считайте, дело сделано.
Главмех, в смысле начальник механических мастерских, оказался тощим и долговязым брюнетом лет тридцати. В чертежи врубился быстро, позвал пару своих мастеров и после недолгой дискуссии, взяв в руки первый лист, вынес вердикт:
– Здесь задача несложная, справимся. Только вот ума не приложу, зачем вам, Денис Анатольевич, эти трубки с крылышками?
– Мы каждую такую трубку будем приклепывать к снаряду… в смысле – к обрезанной юбкой гильзе. И получим мину, которую можно выстреливать из… специального устройства.
Механик копается в чертежах, затем достает нужный лист.
– А это и есть ваше «специальное устройство»? – Карандаш в руке указывает на эскиз стержневого миномета. – Интересная задумка… Кстати, как вы его себе представляете?
– Самое простое – обрез охотничьего ружья, только без приклада и рукояти. Угол наведения фиксируется на вот этих секторах с помощью винта и барашковой гайки…
– Скажите, все это вы сами придумали?.. У вас, простите великодушно, какое образование?
Ну вы и вопросики задаете, господин хороший!.. Рассказать тебе про третий факультет Можайки или отделаться общими фразами?
– По образованию – инженер-технолог, закончил прямо перед войной. Придумывал не один, у нас сложился… творческий коллектив: несколько офицеров и три студента-вольноопределяющихся. Вот, вместе и сподобились.
– Коллега, значит, в некотором роде. Ну, хорошо… А вот это что, не подскажете?..
– А это – взрыватели к этим же минам. Снарядные не подходят, на них усилие должно быть гораздо больше.
– Тут – точная работа потребуется. Это скорее не ко мне, а к Александру Михайловичу. Он инструментальной мастерской заведует, со всякими прецизионными механизмами имеет дело.
Михаил Семенович выглядывает за дверь, отлавливает кого-то в коридоре и командует:
– Васька, смотайся живенько к Александру Михалычу, скажи, что я с Николаем Ефремовичем его в контору зовем. Срочно!..
Вскоре в дверях появляется невысокий, крепенький, как боровичок, дядька лет сорока пяти – пятидесяти с рыжей шевелюрой, уже тронутой сединой.
– Вот, Александр Михалыч, знакомься. Денис Анатольевич Гуров. Оч-чень интересный молодой человек! – Михаил Семенович широким жестом обводит мою персону, затем объявляет уже мне. – Александр Михайлович Филатов, заведующий инструментальной мастерской.
Обмениваемся рукопожатиями и дежурными фразами о том, что нам всем «очень приятно». Затем просмотр чертежей и задавание вопросов начинается по второму кругу. Чуть позже к любознательной парочке присоединяется Михаил Семенович, и мне приходится отбиваться уже от троих. Возникает чувство, что дипломный проект защищаю, блин!.. Но тема интересная, и заканчиваем научный диспут на тему «На фига оно нам надо и могём ли мы это сделать» уже ближе к обеду. И то только потому, что господам путейцам нужно проверить работы, порученные с утра.
Все технические вопросы оговорены с теми или иными поправками, режим секретности, насколько мог, не нарушил. Во весь рост встает вопрос об оплате. Сначала идем к бухгалтеру, который со слов инженеров считает объем работ по пробным образцам. Затем мне предлагаются два варианта: либо платить с коэффициентом за сверхурочные, так как основную работу с мастерских никто не снимет, либо брать штурмом Гомельское отделение Земгора и принуждать его к безоговорочному изменению своих планов в мою пользу. Можно и поштурмовать, но дал ведь Валерию Антоновичу слово, что никого трогать не буду. Поэтому выбираем первый и, судя по довольным лицам собеседников, наиболее для них и для меня удачный.
Сделку закрепляем абсолютно трезвым дружеским обедом в той же гостиничной кафешке, где, как узнал по дороге, путейцы обычно и питаются. Едем туда на извозчике, по пути Александр Михайлович с сожалением сетует на реквизицию для нужд армии своего «Бенчика», в котором души не чаял и на котором домчались бы гораздо быстрее. Ага, оказывается, товарищ принадлежит к первому поколению стритрейсеров. Продолжая разговор, нечаянно хвастаюсь, что «одолжил» у гансов в вечное пользование грузовичок, затевается оживленный разговор двух фанатов-автоманьяков, на который остальные смотрят со снисхождением, а господин Прозоров еще и многозначительно улыбается.