Small World
Шрифт:
— Мы в детстве были в Венеции? Кони, я, ты и Анна?
Эльвира насторожилась.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Кони написал из Венеции. Он вспомнил, как я погнался на площади Сан-Марко за голубем и разбил себе колено. Анна перевязала мне рану в ресторане салфеткой, а тебе от этого стало плохо.
— Что за глупости, — сказала Эльвира.
Свадьбу играли допоздна. Когда стемнело, в парке зажгли лампионы и факелы. «Pasadena Roof Orchestra» играла вальсы-бостоны и фокстроты, и пары танцевали на большой террасе. Возле маленького павильона в рододендроновых кустах кто-то пел
В одиннадцать часов устроили такой грандиозный фейерверк, что люди в городских кафе на бульваре внизу в восторге хлопали в ладоши. После фейерверка гости начали расходиться.
Урс до полуночи всех угощал и здорово напился. Симона пыталась скрыть свое разочарование, и понадобилось незаметное, но энергичное вмешательство Эльвиры, чтобы новобрачные сели наконец в дожидавшийся их лимузин «Just married!» (Новобрачные (традиционная надпись на свадебном автомобиле; англ.)).
Около двух часов ночи Томас Кох, крепко подвыпив, уселся рядом с Джорджем Бейлом за рояль и начал «лабать» «Oh when the Saints» (Хит Луи Армстронга «Когда святые маршируют».), ему любезно аккомпанировал пианист, чей гонорар составил в этот вечер восемнадцать тысяч франков, «исполнение» было восторженно встречено самыми стойкими из гостей-
В три часа ночи ушли последние. Выдохшийся персонал погасил лампионы и еще долго потом дымившиеся факелы.
Томас Кох взял в свою комнату пиво. Когда он сел с пивом на край постели, взгляд его упал на записку, написанную почерком его жены.
«Не могли бы мы завтра поговорить? Предлагаю встретиться после обеда в библиотеке. Элли».
На следующий день уже с утра Эльвира, охваченная нетерпением немедленно увидеть письмо Конрада Ланга, направилась по дорожке вверх — от «Выдела» к вилле. Палатки уже убрали, и все следы праздника исчезли.
Томас занимал одну часть дома, Элли другую, а Урс жил наверху.
Войдя в холл, Эльвира увидела, как Элли вышла из библиотеки; помахала ей и стала подниматься по широкой лестнице на второй этаж.
На пороге библиотеки показался Томас.
— Элли! — позвал он и тут заметил мачеху. — Она хочет развестись. Ты можешь это понять?
Эльвира пожала плечами. Она не понимала, как можно разорвать такой брак, но это ее не удивило. Она знала, что жить с Томасом очень тяжело и что женщина, решившаяся однажды на развод с ним, встретит в суде понимание. Значит, бороться придется только за ограничение материальных потерь. У Эльвиры были для таких дел хорошие адвокаты. Она знала Элли как разумную и трезвую женщину, с которой можно разговаривать. Этот развод сам по себе будет вполне управляемым. Трудно будет только с Томасом из-за его ущемленного самолюбия.
Она прошла с ним в его «холостяцкую» комнату, выслушала все жалобы и причитания, разделила с ним его возмущение и даже поддакнула по поводу Элли, пока ее быстро улетучивающееся терпение еще позволяло ей это. Затем заговорила о письме Конрада Ланга. Томас не мог вспомнить, куда дел его, знал только, что видел его перед самым обедом. Эльвира прикинула, что к чему, и нашла письмо смятым в кармане его шлафрока. Она разгладила
— Он фантазирует.
— Да, но он перестал пить и пишет об этом!
— И ты веришь?
— Но про поворотный момент в жизни он, к сожалению, не врет.
Эльвира положила смятое письмо в большую хрустальную пепельницу, стоявшую рядом с ее креслом на приставном столике.
— А почему бы тебе не поехать с ним куда-нибудь? Это отвлечет тебя от твоих мыслей.
— Я же не могу сейчас разлучать его с возлюбленной.
— Ну уж пару недель они как-нибудь друг без друга выдержат.
— Не знаю. Похоже, что ему сейчас очень хорошо.
— А тебе не очень. И я считаю, что за ним должок.
— Ты так думаешь?
— Да хотя бы Корфу. Эльвира взяла зажигалку и подожгла письмо Кони.
Появление Томаса Коха на Танненштрассе вызвало переполох. Его шофер заехал на темно-синем «мерседесе-600» класса S двумя колесами на тротуар и помог Томасу выйти из машины. На сей раз помощь не была только соблюдением этикета — хозяин сегодня нетвердо держался на ногах. Несколько турецких ребятишек с цветными ранцами на спине окружили машину, разглядывая ее. Трамвай тоже проехал медленнее обычного, и лица в окнах оборачивались к лимузину, которому явно было не место в этом квартале. «Возможно, одна из тех акул по продаже недвижимости, что сдают предназначенные на слом коробки за бешеные бабки проституткам», — сказал молодой человек своей подружке.
Из окна на втором этаже выглянула пожилая женщина. Она положила на подоконник подушку и оперлась на нее своими полными руками.
— Вам кто нужен? — крикнула она Томасу Коху, увидев, что он звонит во второй раз.
— Ланг.
— Его сейчас здесь почти не бывает. Приходит только иногда забрать почту.
— А вы не знаете, где его можно найти?
— Наверное, дворник знает.
Томас Кох нажал на кнопку и стал ждать.
— Долго будете звонить. У него сегодня ночная смена.
Через какое-то время на третьем этаже задвигалась занавеска. Вскоре после этого раздался зуммер. Томас Кох вошел.
Отмар Брухин, работавший штабелеукладчиком в одном из монтажных цехов заводов Коха и дворником в этом частном доме, принадлежавшем пенсионной кассе концерна Кохов, никак не мог успокоиться и без конца рассказывал одно и то же: как он прямо с постели, небритый, в тренировочном костюме открывает дверь, а там стоит, «не сойти мне с этого места, Кох собственной персоной» и спрашивает адрес одного жильца. «И если хотите знать, от него тоже порядком разило».
Когда шофер уже помогал Томасу Коху опять сесть в машину, дворник спохватился и назвал ему адрес Розмари Хауг.
Конрад сидел с Розмари на террасе и играл в триктрак, когда раздался звонок. Он обучил ее этой игре во время их путешествия по Италии, и с тех пор они играли в нее с неослабевающим азартом и страстью. Отчасти из-за честолюбия Розмари, еще ни разу не выигравшей у него, и отчасти из-за сентиментальных воспоминаний о первой совместной поездке.
Розмари встала и направилась к домофону. Она вернулась удивленной.
— Томас Кох. Хочет знать, здесь ли ты.
— И что ты сказала?
— Что — да. Он поднимается.