Смазки для взрослых – III
Шрифт:
– Похлопай и меня, Оксана, – попросила баба Нюра, располагаясь на краю лавки.
Оксана взяла веник, смочила его хорошенько и прошлась по сухому старушечьему телу, наполняя его силой, влагой и красотою. Никогда не думала Оксана, что старость может быть такой притягательной. Она манила и ворожила ее взгляд и мысли. Наполненная мудростью жизни, дивной историей и магической силой баба Нюра расцветала на глазах. Ее кожа разглаживалась и блестела в свете полумесяца и хоровода звезд. Казалось, что она одна из них, спустившаяся ненадолго помочь Оксане справиться с ее душевными
Ожившие и расслабленные они вернулись в хату, где на большом столе лежало одеяло и маленькая подушка. Баба Нюра успела все устроить, пока Оксана парилась на самых верхах.
– Кто-то помер? – спросила девка, испугавшись такому покрытию стола.
– Лезай и ложись, милая. Будем умертвлять в тебе Гришку и рождать тебя в зарю новой и чистой. Без всяких помоев…
– Страшно что-то мне, баб Нюра…
– Выпей сначала отвару, чтоб испуги все снять и полезай на стол, – протянула она испуганной девке плошку с пахучими травами.
Оксана выпила горьковатый настой и легла на стол, прикрывшись лоскутом льна, что лежал на подушке. Она закрыла глаза и прислушалась.
Баба Нюра начала петь колыбельную и чуть покачивать, убаюкивать девку, разомлевшую и розовую после доброй бани. Слов было не разобрать, но становилось хорошо и сладко на душе от ее голоса и напева. Хотелось улыбаться. Запах трав и масла разлился в воздухе и пьянил приятно, успокаивая последние тревожные мысли. Оксана глубоко вздохнула и провалилась в полузабытье.
– Оксанушка, голуба моя…
Она открыла глаза и увидела Гришу. Он гладил ее плечи, руки. Целовал пальчики и смотрел на нее сквозь туман влюбленно и так ласково, как никогда раньше не глядывал.
– Гриша, – выдохнула она и протянула к нему руки, чтобы обнять.
– Лежи, отдыхай, Оксанушка…
Он погладил ее по щеке, закрыл ладошкой глаза и поцеловал в губы. Его язык скользнул в ее приоткрытый рот и прошелся по зубкам, потом по небу и по ее живому язычку. Приятно было целоваться и волнительно. Она обняла его за шею, но он тут же освободился и посмотрел в ее мутные глаза.
Ладонями сжал ее набухшие груди, притянул их друг к дружке и захватил оба соска в рот, от чего Оксана взвизгнула и застонала накатившей волне навстречу. Что-то небывалое происходило внизу живота, там, где суш была вечная и мерзлота, вдруг зашевелилось и заныло призывно. Будто хотело кричать о помощи. С каждым мгновением все громче и громче ее пруд призывал хоть какую-нибудь рыбину занырнуть в него, да поглубже.
Навалился Гришка на нее и запустил своего карася в воды жаркие да берега крепкие, что сдавили его с дикой радостью. Завопил он и провалился весь в нее. Полностью. Засосало его по самую белобрысую макушку. Словно в полынью свежую.
Оксана выгибалась от удовольствия и кричала в судорогах, зажимая в кулаке лоскут льняной и выпуская его скрюченными пальцами. Уж так хорошо было ей.
Побарахтался еще немного он в животе у нее и затих. Растеклась она блаженствуя. Вдруг стянула ее схватка сильная. Так, что села она от боли и, чуть ослабимши, снова упала на подушку. Повторилась схватка дикая и потом еще, и еще.
Боль прошла быстро, и Оксана почувствовала облегчение. И в теле, и на душе, и в сердце своем. Будто заново народилась на свет.
Она открыла глаза и увидела рядом бабу Нюру. Та пела песню и раскачивалась у ее ног. Потом взмахнула руками и замолчала.
– С облегчением, милая…
– Что за сон случился со мной, баба Нюра?
– То не сон был, а обряд очищения, да отсечение привязки. Нету Гришки больше…
– Как нету? – Оксана прикрылась льняным лоскутом и почувствовала на своих коленях что-то тяжелое.
Поднялась она и увидела кол деревянный. Небольшой, гладкий и мокрый весь.
– Что это? – испугалась она.
– Гришка твой, – улыбнулась баба Нюра. – Все.
– Как Гришка? Образ его? – она крутила в руках забаву и удивлялась тому, как схож размер ее с Гришкиным карасем.
– Ага. Образ…
– Так ты отсушила его?
– По-другому никак, милая. Что чувствуешь? – баба Нюра помогла ей слезть со стола и проводила до лавки, где постелено было сухое и чистое.
– Будто в родах была и еще…
– Приятно и щекотно?
– Очень приятно, баб Нюр. Как я раньше сухой была? У меня и сейчас все ноги липкие и мокрые от удовольствия, – улыбнулась Оксана.
– Ночью доделаем обряд и поедешь домой счастливая и свободная. А сейчас поспи. Поспи, милая, – она укрыла ее одеялом и вышла на улицу.
Оксана проснулась от стука в ставенку. На дворе уже гуляла вовсю ночь и закрывала темнотой нежданного гостя. Еще раз мелькнула в окне большая рука в рукавице и исчезла.
В комнате горели свечи, тенями растягиваясь в длинные кривые линии, танцующие странные танцы. Прожорливо кряхтела и жаловалась на крепкие морозы печка, треская свежие поленья. И пахло хлебом. Будто только из печи. Ароматной хрустящей корочкой и тающем во рту мякишем. Оксана громко сглотнула слюну. Голод проснулся вместе с ней и тревожил ее живот, призывая утолить его поскорее.
Она встала с лавки. Нагая и горячая. Выглянула из-за шторки в часть комнаты, где стоял стол и тут же спряталась обратно. Потом сделала щелочку между полосками сукна и сощурилась, чтобы разглядеть получше. На столе лежал мужик с большим сазаном и гладил его рукой. Вздыхал. И будто призывал кого-то, манил. Сазан в его могучем кулаке сиял в свете огня, особенно головка, раздулась и блестела капельками влаги. Оксана почувствовала, как у нее внизу живота что-то набухает и снова начинает сочиться. Волнение раскрасило ее щеки и соски встали дыбом, показывая направление ее желания. Она опустила руку вниз и пощупала кудряшки, пробралась сквозь них пальцем и ткнула в магическое место. Задрожала вся и вытянулась струной в ожидании чуда. Мужик продолжал гладить сазана и придушивать его. На мгновение он остановился и повернул голову в сторону шторки, за которой стояла Оксана, готовая разорваться от нахлынувших ощущений. Его взгляд проник сначала в щель, а потом и в душу возбужденной до одури девки.