Смех и грех (сборник)
Шрифт:
– Мы не допустим разграбления России дерьмократами и жидомасонами! Да здравствует пролетарская революция! Долой буржуев! Назад к социализму!
При слове «социализм» слезы умиления выступили на глазах Владлена Изотоповича. Вспомнились годы золотые, почет, уважение, заискивающие морды простых смертных, готовых за кусочек колбасы на что угодно.
Стряхнув женину руку, он выпятил грудь колесом, сверкнул пламенным взором и ринулся к трибуне, рассекая, подобно ледоколу, пьяную толпу.
– Прошу слова! – с пафосом объявил он товарищу Рожкову.
Телохранители насторожились и
– Я – старый член партии, – поспешил добавить Владлен Изотопович.
Рожков несколько опешил, но, учуяв в подошедшем толстяке родственную номенклатурную душу, расплылся в широчайшей улыбке.
– Слово предоставляется товарищу… э-э…
– Марципанову!
– Слово предоставляется товарищу Марципанову! – закончил Рожков, сходя с трибуны.
С трудом вскарабкавшись на его место, Владлен Изотопович некоторое время обозревал толпу. Ветераны с Нелиповичем обратились во внимание, алкашам было по-прежнему наплевать. Марципанов напыжился, силясь высказать что-нибудь эпохальное.
– Долой предателей-демократов! – наконец выкрикнул он.
– Ур-а-а-а!!! – отозвались ветераны.
– Бей буржуев!!! Да здравствует равенство!!!
– Где бить, кого бить?! – оживился Генка Кривой, успевший опохмелиться, но по-прежнему алчущий драки. Он оглянулся вокруг в поисках жертвы, но, кроме друзей-собутыльников да старых пердунов, ничего не обнаружил. Внезапно в толпе сверкнули очки Нелиповича.
– У, падла, антилигент вшивый, – зарычал Генка, двигаясь по направлению к нему.
– Я свой, я патриотический!! – заверещал Сережа, кидаясь наутек.
Занеся над головой пустую бутылку, Генка ломанулся следом.
– Да здравствует мировая революция! – закончил речь Владлен Изотопович и сполз с трибуны прямо в объятия дражайшей супруги.
– Что ж, похвально, похвально! – отечески улыбнулся товарищ Рожков и затем охотно разъяснил, где находится музей: прямо по коридору, налево, направо, вверх, вниз, налево, опять налево, затем направо, вверх, а там уже рукой подать.
Войдя в здание мэрии, супруги Марципановы двинулись по указанному маршруту, но вскоре все перепутали и вместо музея очутились перед солидной дверью, которую украшала табличка – «Профессор Неустроев С. С.».
Осторожно постучавшись, они заглянули. Стены украшали похвальные грамоты, вырезки из газет. На книжной полке, выстроившись в ряд, стояли несколько изданий знаменитой монографии Неустроева «Баранья кость XVI века, как источник по изучению опричнины Ивана Грозного в свете решений XXV съезда КПСС».
Довершал картину огромный лозунг – «Да здравствует демократия, перестройка и гласность!».
Сам профессор сидел за столом, тоскливо уставившись в чистый лист бумаги.
В настоящее время он был занят сверхважным делом: составлял биографию Кащея Бессмертного. Это поручение дал ему господин Шевцов. Однако работа двигалась туго.
Сергей Сергеевич сумел написать только «Кащей родился в…» – и на этом застопорился, поскольку, ни когда Кащей родился, ни когда умер, известно не было. Отсутствовали также сведения о его родителях, политических взглядах, социальном происхождении. Конечно, в русских народных сказках
Сергей Сергеевич по собственной инициативе организовал сбор средств для сооружения в городе мемориала Кащею. Но мэр Шевцов сетовал на скудость городского бюджета, предлагая обратиться к щедрости народных масс, а те, в свою очередь, посылали Неустроева куда подальше.
Короче, трудна была жизнь знаменитого ученого! Заметив посетителей, он оживился.
– Проходите, проходите, господа, – любезно пригласил профессор, поднимаясь из-за стола и жестом указывая Марципановым на два кресла, в которые те тут же тяжело плюхнулись.
– Чем могу служить?
– Да, – выслушав их, грустно улыбнулся Неустроев. – Все желают приобщиться к наследию великого человека, а о нем самом забыли!
Супруги тупо уставились на профессора, не в силах уразуметь суть дела.
– Передовая общественность выбивается из сил, собирая средства для увековечивания памяти национального героя, – продолжал между тем Сергей Сергеевич, – а обывателю все равно!
Тут Анна Матвеевна поняла, к чему он клонит.
– Мы всегда пожалуйста, готовы внести…
– Вот и прекрасненько, – обрадовался Неустроев. – Денежки положите на стол, а сами распишитесь вот здесь.
Затем Сергей Сергеевич долго тряс им руки, заставил выслушать длинную речь о значении личности Кащея в отечественной истории и, наконец, лично проводил к дверям музея.
– Приобщайтесь, господа, – хихикнул он на прощание.
Музей представлял собой небольшую грязную комнату три на четыре метра. Сокровища в полном беспорядке валялись прямо на полу. Чего тут только не было! Золотые цепи, кольца, браслеты, рубины, изумруды, алмазы. На стене висел огромный портрет Кащея. Лучи солнца, отражаясь от драгоценностей, падали на портрет причудливыми бликами. Благодаря этому казалось, что лицо Кащея постоянно меняется: на нем сменяли друг друга жадность, злоба, жестокая радость…
Увидев сокровища, Марципановы некоторое время стояли в оцепенении, затем, восторженно хрюкая, шлепнулись пузами прямо на них.
Кащей на стене гнусно ухмылялся.
Глава 9
Мы оставили Светлова с шофером в тот момент, когда они, завершив неудачное преследование господина Шуллермана, направились в бар. Усевшись за свободный столик, приятели заказали пол-литра и огляделись по сторонам.
Несмотря на раннее время, народу вокруг хватало, причем большинство было в изрядном подпитии. (Надо сказать, что кащеевцы издавна поддерживали с «зеленым змием» самые теплые отношения.) За стойкой клевал носом спившийся бармен, а за спиной у него вопил телевизор, по которому в настоящий момент передавали рекламу акционерного общества «Лопух-Инвест», обещавшего вкладчикам миллион процентов годовых. «Лева Хитрюков, дом на Марсе, почему бы нет?!» – выкрикнул напоследок телевизор и начал показывать девятьсот сорок шестую серию очередной «мыльной оперы» латиноамериканского производства. Герои все время плакали, нудно выясняя отношения.