Смех
Шрифт:
– Здравствуйте, - ответил доктор, - я старший врач.
– Очень приятно... Садитесь, пожалуйста, - любезно пригласил сумасшедший.
Доктор присел на стул, подумал, посмотрел на голые, выкрашенные серой краской стены, потом на халат сумасшедшего и сказал:
– Как ваше здоровье? Спали?..
– Спал, - охотно ответил сумасшедший, - почему бы мне и не спать? Спать следует... Я всегда очень хорошо сплю.
Доктор опять подумал.
– Да... Но, знаете, новое место... Кричат тоже у нас тут...
– Кричат? Я не слыхал... Я, к счастью, доктор,
– Бывает, что и не слышать - счастье... Доктор машинально ответил:
– Бывает...
Сумасшедший почесал переносину.
– Вы, доктор, курите?
– спросил он.
– Нет.
– Жаль, а то бы я попросил папиросочку...
– Вам курить нельзя... знаете...
– Ах да... я все забываю... не привык еще...
– опять улыбнулся сумасшедший.
Они помолчали.
Окно было с решеткой и довольно густой, но все-таки свет так и лился в комнату, и оттого было вовсе не мрачно, как всегда в больницах, а очень даже радостно и уютно.
– Прекрасная комната!
– благосклонно сказал доктор.
– Да, очень веселенькая комнатка... Я даже не ожидал... Я, знаете, никогда раньше в сумасшедшем доме не бывал и представлял его себе гораздо... совсем не таким... а тут ничего... И если недолго, то я даже... ничего... А?
Сумасшедший искательно заглянул снизу в глаза доктора, но увидел только непроницаемо-синие стекла очков и торопливо прибавил:
– Ну да... да... Я понимаю... об этом спрашивать... Только знаете, что я вам скажу, доктор?
– вдруг оживляясь, спросил он.
– А? Что? Это интересно, - машинально проговорил доктор.
– Как только я выйду из больницы, я первым делом все ребра переломаю тем своим благоприятелям, которые меня сюда пристроили...
– с веселой злобой сказал сумасшедший, и его довольно безобразное лицо, все в веснушках, перекосилось.
– Ну зачем же?..
– вяло возразил доктор.
– А затем, что дураки!.. Ведь это же черт знает что такое!.. Какого черта они полезли не в свое дело!.. Оно конечно, все равно, а все-таки на свободе не в пример веселее...
– Мало ли чего...
– вдруг сердито сказал доктор.
– Да ведь я ровно ничего дурного не делал!
– робко возразил сумасшедший.
– Ну...
– неопределенно начал доктор.
– И не сделал бы!
– поспешно перебил сумасшедший.
– Скажите, пожалуйста, с какой бы стати я стал делать зло кому бы то ни было? Если бы я был дикарь или хоть Тит Титыч какой-нибудь, а то я, ей-Богу, всегда был достаточно интеллигентным для того, чтобы не ощущать никакого удовольствия ни от кражи, ни от убийства, ни от всего такого!..
– Больной человек...
– начал доктор.
Сумасшедший скривился и тряхнул головой с досадой и скукой.
– А, Господи!.. Больной!.. Я, конечно, не стану вас уверять, что я здоров: все равно не поверите... Но только какой же я, к черту, больной?..
– Но вы и нездоровы, - осторожно, но внушительно ответил доктор.
– Чем?
– порывисто спросил сумасшедший.
– У меня ничего не болит, и я сравнительно даже
– А... это любопытно, - поднимая брови, заметил доктор, и его острое лицо напомнило морду заинтересованной собаки.
– Еще бы...
Сумасшедший вдруг засмеялся, встал, отошел к окну и долго молча смотрел прямо навстречу солнцу. Доктор тоже молча смотрел ему в спину. Грязно-желтый халат от солнца обрисовался золотой каймой.
– Я вам сейчас это скажу, - заговорил опять сумасшедший, поворачиваясь и подходя.
И лицо у него было уже совершенно серьезное и даже как будто грустное, но от этого оно только стало приятнее.
– Вам очень не идет смеяться, - почему-то сказал доктор.
– Разве?
– заинтересовался сумасшедший.
– Да я и сам это замечал... и многие мне это говорили... Да я и не люблю смеяться...
Он засмеялся. Смех у него был сухой, деревянный.
– И смеюсь, доктор, смеюсь очень часто... Но я вам хотел не об этом... Видите, с тех пор как я себя помню мыслящим человеком, я постоянно думал о смерти... и очень упорно...
– Ага!
– громко сказал доктор и снял очки. Глаза у него оказались большие и такие красивые, что сумасшедший невольно замолчал.
– А вам так вот очки не идут!
– сказал он.
– Э... нет... это пустяки... а вот вы об этом... думали, значит, очень много о смерти?
– заторопился доктор.
– Это очень любопытно...
– Да, знаете... Я не могу вам, конечно, передать всего того, что я передумал, и уж конечно того, что я перечувствовал... а только очень нехорошо было!.. Я, бывало, по ночам плакал, как маленький мальчик, от страха... Все представлял себе, как это будет... как я умру, как сгнию и как в конце концов меня совсем не будет... Так-таки и не будет! Это очень трудно; почти невозможно представить себе...
– а все-таки... так и будет.
Доктор скомкал в руке бороду и промолчал.
– Ну, это еще ничего... то есть не то, что "ничего", а даже очень скверно, печально, омерзительно, но... самое скверное в том, что я-то умру, а все останется, останутся даже результаты моей жизни... ибо как бы ни был человек мал, но есть какие-то результаты его жизни!.. Да, так вот... я, предположим, очень и очень страдал, я воображал, что ужасно важно, что я был честен или подлец первой степени... и что все это пойдет, так сказать, впрок: мои страдания, мой ум, моя честность и подлость и даже моя глупость послужат для будущего, если не для чего другого, то хоть для назидания... вообще я, как оказывается, хоть и жил, и в великом страхе смерти ждал, но все это вовсе не для себя - хоть и воображаю что для себя, - а для... черт его знает для чего, потому что и потомки мои тоже ведь не для себя будут жить... И... знаете, доктор, попалась мне одна книжка, а в книжке той мысль, и хоть мысль была, может быть, и вовсе глупая, а меня поразила... так поразила, что я ее на память заучил.