Смерть белой мыши
Шрифт:
— Вас послал Мати? — впрямую спросил я.
Дровосеки, звучно рыгая в унисон, недавно ушли, и мы в холле оставались совсем одни. Только за администраторской стойкой суетились две миленькие девушки в крахмальных белых блузках.
— Мати это я, — недовольно буркнула дама.
— Хм… Разве это не мужское имя?
— Мужское.
— И…
Дама раздраженно дернула плечом. Для нее это был, похоже, привычный жест — другие в таких случаях любезно улыбаются.
— А вам не все равно?
Она вставала.
— Я приехала на
— Без проблем.
Я открыл принесенный мне счет в папочке из тисненой кожи и вложил в нее соответствующую купюру. Когда я поднял голову и встал, Мати — или как там ее звали — в холле уже не было.
Не было ее и на улице. Я растерянно огляделся — она не могла раствориться в воздухе. Тут открылась дверца припаркованного в плотном ряду машин «форда-фиесты», некогда ярко-синего, а теперь изрядно выгоревшего цвета, и голос Мати недовольно спросил:
— Вы едете или нет?
У женщин в машине часто царит домашний уют. Все чистенько, аккуратно расставлено: подставка для мобильного телефона, ручечка, блокнотик, мягкая игрушка под задним стеклом. В «форде» Мати все было покрыто пылью и никаких индивидуальных принадлежностей, никаких наклеек. Такие машины обычно берешь напрокат, только без царапин на торпеде.
Прежде чем завести двигатель, я залез в карман. Вся моя жизнь содержится в наладоннике самой известной фирмы. Один такой я в прошлом году утопил в Индии, но к счастью, я всегда делаю бэкап всей системы, всех программ и всех баз данных на свой домашний компьютер. Так что мои контакты, карты, словари, десяток книг и дисков, куча фотографий, распорядок жизни на ближайшие месяцы, а также неразумное количество более или менее бесполезных прикладных программ по-прежнему со мной. Это видимая часть айсберга, правда, в отличие от айсберга большая. Кроме того, в моем компьютере есть несколько софтов особого свойства. Один из них я как раз и запустил. Это такой определитель электронных устройств, на раз выявляющий «жучки».
Мати, склонив голову набок, с интересом наблюдала за мной. Стрелочка, вращающаяся по циферблату, остановилась, включив зеленый огонек.
— Можем спокойно говорить, — сообщил я своей коллеге.
Мати дернула плечом, как бы говоря: «Напридумывали себе игрушек! Что дети». Она пристегнулась, вытянула ноги и коротко скомандовала:
— Выезжайте из паркинга и направо.
Я, собственно, ничего другого от нее и не слышал в ближайшие три минуты.
— Теперь снова направо. Опять направо.
Мы вновь проезжали мимо «Скандик Палас». Мати проверялась.
— Теперь прямо! — с видимым облегчением сказала она и откинулась на спинку сиденья.
— И куда мы едем? — дружелюбно, как бы не замечая ее почти раздраженного тона, осведомился я.
— Я буду говорить, как ехать.
Английский у нее был ужасный. Вернее, ужасным был акцент, словарный запас у Мати был приличным, и пользовалась им она достаточно бегло.
— Мы
— Я не говорю по-русски, — по-английски отрезала Мати. — Можем говорить по-эстонски, по-фински, по-шведски или по-норвежски!
Нет, я ей положительно не нравился.
— Я же не прошу вас говорить на этих языках, — продолжала Мати. — Хотя мне на них общаться проще.
Может быть, у нее язва желудка? Или гастрит? По опыту знаю, что таких людей — вечно брюзжащих, источающих желчь всеми порами — надо осаживать, иначе они с каждой минутой распоясываются все больше и больше. Горького выплюнут, сладкого проглотят, как сказал бы мой учитель Петр Ильич Некрасов.
— Послушайте, Мати, или как вас там зовут, — сказал я. — Если я перед вами успел в чем-то провиниться, скажите мне. Если нет, я не понимаю, чем я заслужил такой тон. Я вас не устраиваю? Скажите мне, и расстанемся друзьями!
Знаете, что она сказала в ответ?
— Так-то вы стремитесь помочь женщине, которая попала в беду?
Некоторое время мы ехали молча. Я даже не спрашивал, надо ли мне поворачивать на перекрестках.
— Вы поехали не в ту сторону, — первой нарушила молчание Мати.
— А я не имею ни малейшего представления, куда ехать, — совершенно обоснованно заметил я.
— Спросили бы.
Нет, давно мне не попадались такие экземпляры!
— Хотите сами сесть за руль? — буркнул я.
— Это не в ваших интересах. — Мати посмотрела на меня, и лицо ее вдруг приняло почти человеческое выражение. — Пока я сегодня утром ехала в Таллин, со мной дважды чуть не случился сердечный приступ. Я очень пугаюсь, когда меня обгоняют, особенно грузовики. Поэтому я стараюсь ехать быстрее, но скорость меня тоже пугает, и я замедляю ход. И тогда меня снова начинают обгонять. Если поведу я и со мной все-таки случится инфаркт, вы рискуете больше.
— Мати, — я снова почувствовал нелепость ситуации, — послушайте, как мне вас называть? Действительно, Мати?
— А чем плохо это имя?
— Оно же мужское!
— А вы собираетесь на мне жениться?
— Нет, не собираюсь.
Мати порылась в сумочке, извлекла из нее носовой платок и зычно высморкалась.
— А! Зовите меня, как хотите, — сказала она, пряча платок обратно в сумочку.
Мы выезжали из города по Нарвскому шоссе. Я здесь раньше не был — просто так было написано на указателях.
— Пусть будет Мати, — сказал я. Мне хотелось сделать заход с другой, человеческой, стороны. — Мати, удовлетворите мое любопытство. Вы действительно полковник?
— Действительно, — кивнула Мати. — У вас!
Интересное уточнение. Что, была разведка, в которой она дослужилась до генерала?
— А вы в каком звании? — скрипучим голосом спросила она.
Я расхохотался:
— Вы хотите командовать мною на основании Устава сухопутной службы?
Взгляд Мати чуточку потеплел.