Смерть ей к лицу
Шрифт:
Световое пятно вырвало из тьмы какую-то серую массу, неподвижно застывшую внизу.
— Знаете, что это такое? — спросила я, весьма довольная собой.
Он промолчал. Версий у банкира не было. Ни одной.
— Это негашеная известь, — с мрачным видом изрекла я.
Лазутин продолжал хранить молчание, словно переваривал только что услышанное. Об этом финальном аккорде я ему заранее ничего не сказала — решила сохранить в тайне. Безопаснее так. Уже для собственной моей персоны.
— Надеюсь, я заработала оставшиеся деньги?
Я услышала, как он хлопнул себя по заднице, по всей видимости, намекая, что деньги в кармане — чтобы я не волновалась.
— Мы сейчас сбросим машину вниз — и финита. Всё.
— А мой труп? — встрепенулся банкир.
— В машине.
— Как в машине?! Там же ничего не будет!
— А там он и не должен находиться. Вы химию изучали в школе?
Лазутин закашлялся, словно подавился чем-то. Химию он, конечно, изучал — обязательный предмет, не помню только, с какого класса. Но плохо изучал — это без сомнения.
— Негашёная известь съедает всю плоть. До косточек. От вас просто ничего не остается. Вас сбросили в машине — вы превратились в прах. Всё. Идентификации вы не подлежите. Потому что ничего не останется — сто процентов. Ни зубов, ни косточек. И вместе с тем все улики налицо. А металл негашёная известь не уничтожает…
Лазутин некоторое время молчал. Затем шумно выдохнул:
— Откуда тут эта гадость?
— Черт его знает. Какая-нибудь безалаберная строительная организация сбросила. Или еще кто. И закопать даже не соизволили. Все как положено. Никто не в ответе.
— Ловко, — подвел он черту. — А мы?
— Свалим отсюда. В том направлении (я указала рукой), в километре отсюда находится железнодорожная станция. Та, о которой я вам вчера говорила. Там я оставила свою «Ауди».
Он всё понял. И не стал больше ни о чём спрашивать — тотчас же перешёл к действиям:
— Тогда давайте закругляться.
Я вернулась к машине. Немного подумала и вытащила из салона один башмак Лазутина — решила оставить его в другом месте.
А затем мы с банкиром установили машину на нейтралку, подкатили ее к краю обрыва и, поднатужившись, толкнули вниз.
«Мазда» на секунду задержалась на краю карьера, повисела, раскачиваясь, словно пыталась обрести равновесие, — и полетела в серую массу.
Я думала, что услышу страшный удар, но нет — что-то хлюпнуло, потом как-то противно булькнуло и наконец заскрежетало, будто кто-то принялся мять и корежить металл.
Тяжело дыша, я наклонилась над обрывом и посветила вниз фонариком. Машина почти вся скрылась в негашеной извести, только задок багажника торчал над поверхностью серой каши да колеса задние — по инерции они еще продолжали крутиться.
— Прекрасно, — подытожила я. — В конце концов, если вас будут хорошенько искать, то найдут, куда свернула машина, и доберутся до карьера. Увидят задок багажника и… И всё. Тело в негашеной извести. Ну-ка, возьмите…
Я протянула ему фонарик. И выдала новое указание:
— Светите вниз.
Он так и сделал.
Я прицелилась и бросила башмак Лазутина вниз. И попала точно, куда хотела. Ударившись о камень, башмак подскочил и упал на выступ, где-то в метре от извести. Ну вот. Вывалилась, понимаешь ли, туфля во время падения машины с банкиром. Царствие ему небесное.
Я была весьма довольна своей работой. Стащила с рук перчатки (наконец-то можно от них избавиться), сунула их в сумочку и… И не сразу опомнилась, когда световое пятно исчезло.
А затем прозвучал голос Лазутина. Уже за моей спиной.
— Твой юрист был прав, когда говорил о тебе, что ты стоишь целого отдела. — В голосе у Лазутина неожиданно зазвучал металл. Такая быстрая перемена меня насторожила, и я даже невольно отпрянула. Однако вовремя вспомнила, что у меня за спиной, и, взмахнув руками, едва удержалась на краю пропасти. — Только мне целый отдел и не нужен, — хохотнул банкир. — Иначе пришлось бы избавляться от целого отдела. А так — только ты, то есть хлопот меньше. Почти никаких.
— Понятно, — вздохнула я. — Похоже, оставшихся денег я не получу.
Он снова засмеялся. И смеялся долго — уверен был в себе. Наконец сказал:
— А ты хохмачка. Только лучше не дергайся. У меня в руке пистолет.
Ну… ясное дело. Сволочь. Наверняка вместе со своими шмотками его припрятал. А теперь вот бравирует.
— Значит, решил меня списать? — спросила я с вызовом. Раз уж он показал зубы — то мы тоже. Грубость — это как цепная реакция. Один начал, и уже другой не в силах удержаться.
— Так уж получается, сама понимаешь. На хрена в таком деле свидетели? Даже если до них и не доберутся… И даже если их на первый взгляд не в чем заподозрить. Все равно. Все «даже» нужно отбросить. Так надёжнее. Когда знает только один. Ты хорошо поработала.
— Угу, — согласилась я. — И заслужила смерть.
— Что поделаешь. Диалектика такая.
Диалектика? Дерьмовая у тебя диалектика, вот так-то.
— И что дальше? — поинтересовалась я. И при этом попыталась нащупать носком туфли на уходящем вниз склоне надежную опору.
— Дальше? Ты умрешь. А эта известь… Ну, ты же отличница по химии… Известь тебя слопает. И всё. Ни меня. Ни тебя. Здорово получилось. Я даже сам не ожидал. Ко всему готовился, но вот к такому… Ха… Даже расцеловать тебя хочется за такой подарочек.
— Ты только не забудь следы замести. — Я продолжала искать возможность спуска.
— Какие ещё следы? — насторожился Лазутин.
— Ты же здесь ходишь. Следы от твоих кроссовочек останутся.
— А-а… Это? Ничего, подмету. Всё сделаю аккуратно.