Смерть героя
Шрифт:
Болван!!!.. Болван и тупой идиот — правильно обозвал меня аптекарь, сто раз правильно!
Он сказал — а я при виде такой кучи серебра рот разинул и забыл — "провались земля и небо"!!! Дядя Лимба не раз ведь говорил, что это любимая присказка его семьи, что ее придумал его отец, и что только напыщенные индюки и легковерные рифмоплеты могут всерьез думать, что в последнее сражение настоящий, а не придуманный ими Фалько шел с дурацким кличем "смерть и слава"!..
— Найз, Найз, тебе плохо?.. Ты заболел?..
— А?.. Да?..
Мальчик вздрогнул, растеряно и несколько разочаровано оглянулся по сторонам и заморгал, словно его разбудили от чудесного волшебного сна.
— Дядя Лимба, — устремил, наконец, он мечтательно-восторженный взгляд на старика и помимо воли расплылся в широчайшей и счастливейшей улыбке, какая только посещала его чумазое лицо за все тринадцать лет его жизни. — У него ведь ямочка… на подбородке. И он сказал "провались земля и небо". Я только сейчас вспомнил.
— Что?.. — недоуменно уставился на него оруженосец Фалько. — Кто?..
— Дядя Лимба, вы знаете, где в городе останавливаются высокородные гельтанцы, когда приезжают к нам на праздники или по делам?
— Гельтанцы? — недоуменно нахмурился Лимба. — При чем тут гельтанцы, Найз?
— Ну знаете вы, или нет?
— Да это всем известно… Герцог Мараф предоставляет им в полное владение один из своих городских дворцов, тот, что на площади Созвездия. У него жена — какая-то там племянница теперешнего гельтанского короля, и поэтому… Да почему ты спрашиваешь-то?
— Дядя Лимба, — дрожа от нетерпения и радостного предвкушения, Найз поднялся на ноги, склонился над стариком и крепко сжал его плечи, словно хотел таким образом передать овладевавшее им все сильнее и сильнее головокружительное ощущение экстаза и полета. — Лекарство на тумбочке, вот тут! Воду я сейчас подвину! Я вернусь! Не беспокойтесь, ждите меня! Я обязательно вернусь! И не один!..
— Погоди, малый, постой!.. — растеряно приподнялся старик на локте и попытался удержать своего маленького друга. — Куда ты, среди ночи-то?.. И кого это еще ты хочешь привести? Я никого не хочу вид…
— Я — на площадь Созвездия, во дворец Марафа! И я думаю… Нет, я уверен, что Фалько жив! Сегодня днем я видел его!
— Эй, подожди, Найз… Этого… этого не может быть… не может… быть… Найз… он погиб… и я этому ви…
— Может, дядя Лимба, может!
— Ты с ума спятил, Найз!
— Это точно он!
— Ты… ошибаешься?..
— Нет, и я разыщу его! Немедленно! Клянусь!
— Но… как ты найдешь… этого… человека?.. Во дворце Марафа, ночью?.. Когда все спят?.. Там же стража!.. Тебя схватят!..
— Не знаю, как, дядя Лимба! Но я всё равно отыщу его! Я чувствую, Фалько жив! И этот гельтанец со шрамами — он!
И, не успел старик вымолвить больше ни слова, как за мальчиком захлопнулась дверь комнаты, и летящий топот босых ног по дощатому настилу двора на короткий момент огласил спящую темную улицу и растворился в ночи.
Площадь
Определить, который из четырех дворцов, обрамлявших усеянное фонтанами пространство размером с кавалерийский полигон, принадлежит Марафу, было задачей посложней, но и тут он справился, вовремя обратив внимание, что фасад одного из них был украшен синими, зелеными и белыми полотнищами — цветами гельтанского флага.
Проскользнув в глубокой тени вдоль стены мимо патруля ночной стражи к парадному, при свете пузатого, огромного, как арбуз-рекордсмен, фонаря мальчик сначала почуял запах свежей краски и хвои, и только потом разглядел на деревянном геральдическом щите размером с окно новенький сине-зелено-белый герб с раскинувшим крылья и выпустившим когти морским орлом.
Догадка оказалась верной.
Оставалась самая малость — проникнуть внутрь и отыскать легендарного и таинственного капитана королевской гвардии, необъяснимо пропавшего двадцать лет тому назад.
Где, как и когда он это совершит, и что будет делать, если это окажется не Фалько, мало заботило готового прыгать и смеяться от переполнявшей его радости мальчишку. Нелогичное, иррациональное, неожиданное его предчувствие с каждым шагом перерастало в твердокаменную уверенность, что именно в эту ночь сбудется его мечта, свершится предел его желаний, и больше на этом свете нечего будет ему хотеть…
Заслышав издалека мерные тяжелые шаги, Найз терпеливо пересидел ночной патруль в залитом тьмой углу. Но едва тройка воинственно поблескивающих кирасами и алебардами усачей завернула за угол, мальчик ловко, словно кошка, вскарабкался на ажурную кованую ограду герцогского сада, мягко спрыгнул вниз на спружинивший под его ногами газон и, отряхнув ладони и смахнув своевольные волосы с потного лба, легким шагом углубился в сад.
Тусклый желтушный свет уличных фонарей скоро остался за его спиной, но Найз был готов и к этой помехе. Из кармана штанов ловко извлек он кресало, огарочек свечи в два пальца, найденный недавно во время рейда по задним дворам зажиточных соседей, и через минуту в руках у него загорелось крошечное неровное пламя.
Сад спал.
Спали, зажмурив лепестки, цветы на клумбах. Забыл журчать и играть струями фонтан. Сонно склонили курчавые головы белые статуи на своих пьедесталах. Устало вытянули кривые ножки и откинули спинки теплые еще скамейки. Принакрывшись пышным балдахином, дремали легкомысленные качели. Дорожки из дивного белого песка, переливчато светящегося даже при слабеньком огоньке его свечки, удовлетворено растянулись и прильнули к нагретой дневным солнцем земле. Причудливо постриженные кусты замерли во тьме, на грани видимости, словно принакрывшись общим одеялом-невидимкой.