Смерть героя
Шрифт:
Ах, так!..
Нищим!..
Вот как!..
Фалько бы сейчас выволок этого зарвавшегося хама из-за стойки и проучил его так, что тот до конца жизни обращался бы к последнему попрошайке только на "вы" и снимал при этом шляпу!
Найз же, понурив чернявую голову, лишь молча развернулся, вышел в вечернюю липкую жару, утомленно опустился на обжигающие ступеньки крыльца и уронил голову на колени.
Идти куда-либо у него больше не было ни сил, ни желания.
Если за целый день каторжной работы можно было получить только четыре башни и ни медяком
— Эй, малый! — донесся нетерпеливый оклик откуда-то свыше.
Найз сконфуженно поднял голову, ожидая увидеть то ли ангелов небесных, то ли великана, но вместо этого перед его глазами предстал роскошно одетый по вычурной чужеземной моде дворянин лет тридцати, с замысловато подстриженной черной бородкой, короткими щегольскими усиками и холодными синими глазами. Восседал он с видом заоблачного небожителя на тонконогом гнедом жеребце с короткой лоснящейся шерстью.
Затерявшись в невеселых размышлениях, Найз, должно быть, не услышал стука копыт.
Но и иностранец чувствовал себя в Ласточкиной Горке явно неуютно.
Прежде, чем спешиться, он оглянулся пару раз — через плечо и полностью повернув коня — будто готовый при первом же признаке неведомой опасности пришпорить своего скакуна и унестись, сломя голову, к ближайшей границе.
Загороженные покосившимися ставнями окна заброшенных домов напротив аптеки и давно заколоченные двери близлежащих лавок тоже удостоились его пристального настороженного внимания.
Трое безобидных прохожих нервно шарахнулись и перешли на другую сторону улицы под сверлящим взглядом подозрительного дворянина.
Пегая трехногая собака, не спеша ковылявшая по своим делам, только глянув на него, поджала хвост и значительно ускорила шаг.
Больше никого и ничего вокруг не было.
— Вроде, все спокойно… — наконец, оставшись довольным результатом осмотра, пробормотал франт едва слышно себе под нос и снова воззрился на Найза. — Подержи коня, оборванец, пока я зайду в эту лавку по делу.
— Пять тигров, — даже не успев изумиться собственному нахальству, выпалил Найз.
Щеголь походя кивнул — то ли соглашаясь, то ли уворачиваясь от одуревшего от зноя и потерявшего ориентацию толстого жука, в последний раз оглянулся, стремительно взбежал по истертым каменным ступенькам и проворно захлопнул за собой дверь.
Поддавшись тревожному настроению иноземца, Найз тоже настороженно оглянулся по сторонам, пытаясь угадать, какую угрозу тот ожидал встретить здесь, на улочке настолько сонной и тихой, что сюда не залетали даже мухи. Но, как ни приглядывался, никого, кроме одинокого прохожего в старой бесформенной шляпе и залатанном легком плаще поверх сутулой спины — по виду то ли приказчика из бедной лавки, то ли обнищавшего мастерового — не заметил.
И тогда, наконец, с восхищением, обожанием и чистой совестью посвятил все свое внимание коню.
Настоящему такканскому скакуну — сухощавому, выносливому, с маленькой изящной головой и огромными умными
Такому, какой был у Фалько…
И какой когда-нибудь обязательно будет у него.
Десять минут спустя дверь аптеки за его спиной распахнулась и, нервно кутаясь в розовый летний плащ, на улицу вышел высокородный хозяин коня.
— Пожалуйста, ваша светлость, — любезно улыбаясь, Найз протянул ему поводья.
Не удостоив мальчика ни взглядом, ни словом, дворянин перекинул их через голову скакуна и сунул ногу в стремя — мысли его явно были где-то далеко.
— Извините, господин?.. — мгновение поколебавшись, Найз осторожно взялся за край его плаща.
— Что? — словно только что заметив, что рядом есть еще кто-то, дворянин остановился и брезгливо уставился на босоногого мальчишку под левым локтем.
— Вы обещали, ваша светлость, если я подержу вашего коня…
— Отвали, сопляк!
Вероломно отброшенный сильным, но точным ударом, Найз кубарем отлетел к стене дома и, оглушенный, беспомощно распластался в вездесущей желтой пыли.
— За что?.. за что?.. что я?..
И тут, как из-под земли, но, скорее всего, из ближайшей подворотни вынырнул тот самый похожий на приказчика сутулый прохожий в бесформенной шляпе.
— Немедленно извинись перед ребенком, трусливый мерин! — не терпящим возражения голосом приказал он дворянину.
Тот застыл с поднятой в стремя ногой, словно не веря ни глазам, ни ушам, и всерьез обдумывая, уж не галлюцинация ли это перегретого мозга.
— Ну, чего вытаращился? Ежа проглотил? — доброжелательно поинтересовался приказчик и заговорщицки подмигнул Найзу.
И тут благородного хама прорвало.
— Что ты сказал?!.. Да как ты посмел, скотина?! Как ты меня назвал, крысиное отродье, повтори?!
— Трусливым мерином, — любезно напомнил незнакомец. — С рыбьими мозгами и совестью макаки.
— Что?!.. Что?!.. Что?!.. Да я тебе язык отрежу, мерзавец!!! Вместе с твоей тупой вонючей башкой!!! — побелевший от гнева дворянин соскочил с коня и яростно выхватил из ножен у левого бедра меч.
— И что же тебе мешает? — оскалил в издевательской усмешке белые зубы приказчик и, к величайшему изумлению как дворянина, так и сумевшего приподняться на локтях Найза, быстро отстегнул плащ, и одним текучим движением сильной руки выхватил меч из заплечных ножен, принятых Найзом за горб.
Нелепая шляпа с обвисшими, как уши спаниеля, полями то ли свалилась, то ли была сброшена с головы приказчика, и участник и единственный зритель назревавшей дуэли впервые увидели смуглое волевое лицо незнакомца, безжалостный прищур зеленых глаз, и рассекающие лоб и правую щеку старые шрамы. На вид новому участнику драмы можно было дать не больше сорока пяти.
— Ты?.. Ты?.. Это ты?.. — при виде противника заносчивый дворянин отчего-то побелел еще больше, и рука его с оружием невольно опустилась.