Смерть и немного любви
Шрифт:
– Я слышу. У сыра «Дамталер» большие дырки. Давай дальше.
– Банка немецкого майонеза, начатая. Бутылка кетчупа, тоже начатая, примерно треть осталась. Масло сливочное, новозеландское, в серебристой упаковке, полпачки. Так, еще яйца, раз, два, три, четыре… девять штук. Помидоры, три штуки. Четыре огурца. Маленькая салатница с каким-то салатом, по виду похоже на печень трески… Ты чего вскочила?
Настя неловко поднялась, табуретка с грохотом упала на пол.
– Где салат? Покажи.
– Да вот он.
Юра протянул ей небольшую хрустальную салатницу. Ее бело-желтое содержимое было уложено аккуратной горкой и украшено сверху кружочком помидора и веточкой петрушки.
– Что у вас происходит? – раздался голос следователя. – Почему мебель падает?
– Извини, Саня, это я неудачно встала, – смущенно сказала Настя.
Следователь неодобрительно покачал головой и снова вернулся в комнату. Настя подошла к сверкающей белизной плите, на которой не было ничего, кроме красного чайника со свистком, и открыла духовку. На белом противне лежали четыре куска мяса, уже засохшие, но в свое время запеченные с сыром и майонезом. Она медленно выпрямилась.
– Юра, она не застрелилась.
– Что ты сказала? – резко обернулся к ней Коротков.
– Она не застрелилась. Ее убили.
Телефонный звонок застал ее в тот момент, когда она только успела переступить порог своей квартиры. Звонил насмерть перепуганный Чистяков.
– Господи, Ася, я тебя потерял. Ты что, дома не ночевала? Где тебя носит?
– Прости, Лешик, я не успела тебя предупредить, а потом застряла, закрутилась… Мы нашли ту женщину из загса, которая была на фотографии, помнишь?
– Помню. И что женщина?
– Умерла. Мы всю ночь в ее квартире проторчали.
– Бедная ты моя, – посочувствовал ей Леша. – Ложись спать, я скоро приеду.
Она приняла душ, легла в постель и уснула как убитая. Проснулась далеко за полдень и по доносящимся из кухни звукам поняла, что муж приехал. Выпила кофе и принялась собирать и сворачивать длинные ленты распечаток, которые уже несколько дней устилали пол в ее комнате. Больше они не нужны. Она все-таки нашла эту женщину. К сожалению, слишком поздно…
Леша погрузился в работу, а Настя уселась в кресло возле окна и взяла в руки сделанную в загсе фотографию Светланы Петровны Аллеко. Всматривалась в ее лицо, в потухшие, какие-то отстраненные глаза, в черную строгую блузку. Что-то тревожило ее, что-то казалось неправильным на этой фотографии…
Позвонил Селуянов, который с утра должен был идти в контору, где работала покойная Аллеко, и собирать сведения. Оказалось, что одновременно с адресом Светлана Петровна поменяла и место службы. Видно, на прежней работе слишком многие знали о ее романе с Ливанцевым. На новом месте она ни с кем не сближалась, добросовестно и молча выполняла свои обязанности, приходила ровно в девять и уходила в шесть, никогда не отпрашивалась и не опаздывала. Постоянно ходила в черном, элегантная и неприступная. О ней никто ничего не знал. Почему не стали разыскивать, когда не вышла на работу? Потому что в настоящее время Светлана Петровна находится в очередном отпуске.
На старой работе ее помнили, там у нее осталось множество приятельниц, которые были полностью в курсе ее дел. Да, она должна была выходить замуж, но что-то разладилось в последний момент… На следующий день после несостоявшейся свадьбы Светлану Петровну как подменили. Она явилась утром на работу и подала заявление об уходе. Ее предупредили, что она должна отработать еще две недели, пока ей найдут замену. Она молча кивнула и ушла, а через два часа вернулась, так же молча положила на стол начальнику больничный лист и вышла. Две недели ее никто не видел. Потом она появилась, сухо и деловито передала дела новому сотруднику, сложила в сумку всякие мелочи, скопившиеся в ее рабочем столе за много лет, и ушла, на этот раз окончательно. Даже ни с кем не попрощалась. Ее приятельницы пытались дозвониться до нее, узнали у новых жильцов ее квартиры их прежний номер телефона, но Аллеко разговаривала сухо и просила ее не беспокоить. Они обиделись и новых попыток не предпринимали.
Ближе к вечеру объявился Антон, позвонил, чтобы сказать, что нашел в машине Настину зажигалку.
– А ты до сих пор ее ищешь, наверное?
– Хорошо, что нашлась, – обрадовалась она. – Это подарок мужа.
– Я завезу ее через часок, мне все равно нужно в ваши края по делу…
Голова у Насти разболелась, пришлось принять две таблетки анальгина, но боль не проходила.
– Тебе на воздух нужно, – авторитетно заявил Чистяков, с жалостью глядя на ее бледное лицо с синевой под глазами. – Пойдем, я тебя выгуляю.
– Работай, Лешенька, я одна пойду. Посижу на скамеечке возле дома, подожду Антона, он должен подъехать. Я у него в машине вчера зажигалку оставила, он привезет.
– Сделала из него верного пажа и оруженосца? – усмехнулся Алексей. – Смотри, Анастасия, допрыгаешься.
– До чего?
Она наклонилась, чтобы завязать шнурки на кроссовках.
– Влюбится он в тебя, если уже не влюбился. Что тогда будешь делать?
– Лешик, ты же знаешь, в меня нельзя влюбиться. Меня можно только или любить, или терпеть. Третьего не дано. А любить меня, глупую и некрасивую, умеешь только ты.
– А вдруг и он тоже сумеет?
– Брось. – Она пренебрежительно махнула рукой и ласково обняла его. – Кроме тебя, этого не сумеет никто. Таких уникумов, как ты, на свете больше нет. Все, я пошла.
Она застегнула куртку и открыла дверь.
– Если кто мне позвонит, я буду через час. Если что-то срочное – я внизу, дальше десяти метров от дома отходить не буду.
Спустившись вниз, Настя уселась на скамейку. На свежем воздухе ей и впрямь стало полегче, головная боль немного отступила и сразу же захотелось курить. «Буду терпеть, – сказала себе Настя, засекая время. – Потерплю десять минут, а там посмотрим». Чтобы не думать о сигарете, стала вспоминать историю Вероники Матвеевны Турбиной. Интересно, насколько обоснованными были ее страхи? Жаль, что она слабо разбирается в генетике, надо бы почитать специальную литературу, поднабраться знаний – пригодится в работе. И вообще неплохо бы заняться биологией, в школе она этот предмет изучала кое-как, ровно настолько, чтобы ответить на уроке, если спросят. Уже почти ничего не помнит… И с чего это она вдруг подумала про биологию? Неприятное какое-то чувство.
Десять минут прошли, и она решила потерпеть еще столько же. Наверное, голова разболелась оттого, что она слишком много курила. Надо дать организму возможность сделать перерыв. Так на чем она остановилась? На биологии. Что она изучала в школе? Сначала было природоведение, потом ботаника, зоология, анатомия и общая биология. Надо же, столько предметов, а знаний – ноль. Что она помнит о генетике? Хромосомы… И все, пожалуй. Из целой темы только один термин в памяти отложился. Позорище. А из ботаники? Венчики, пестики, тычинки, плодоножки. Тоже немного. Господи, да почему же мне так неприятно об этом думать? Самолюбие уедает, что ли?