Смерть и немного любви
Шрифт:
– А что он тебе говорил? – поинтересовался мучитель.
– Он говорил, что очень привязан ко мне, что ему со мной тепло и спокойно. Мы с ним очень давно знакомы.
– Расскажи, – потребовал он.
Лариса удивилась, что ему это может быть интересно. Но все равно она принялась рассказывать долгую и невеселую историю своего знакомства с Сережей Артюхиным. Разжалобить этого маньяка вряд ли удастся, но, может, хоть отвлечь…
Детьми они жили в одном доме и ходили в одну школу, только Сережа был на пять лет старше. Когда ей было тринадцать лет, ее изнасиловали восемь парней, вместе с которыми она пошла в какой-то подвал «послушать музыку». В тот вечер Сергей нашел ее, рыдающую, в разорванном платье, в скверике неподалеку от дома. Она ему все рассказала.
– Пойдем в милицию, – решительно сказал он, выслушав Ларису. – Их найдут.
– Ни за что, – помотала она головой и снова расплакалась. – Я сама виновата. Стыдно. Думать надо было. Ведь сто раз меня предупреждали про эти подвалы.
– А чего ж пошла, раз предупреждали?
– Думала, что со мной этого не случится.
Она шмыгнула носом.
– Ладно, не переживай. – Сергей покровительственно похлопал ее по плечу. – Это место амортизации не подвержено. Подумаешь, восемь человек! Наплевать и забыть. И плакать не надо. В твоей жизни еще знаешь сколько мужиков будет? Счет потеряешь.
– Ты что! Да ко мне больше ни один парень не прикоснется после такого…
– Вот дурочка! – расхохотался Артюхин. – Да кто узнает-то! На тебе ж не написано.
– Все равно. Я теперь грязная какая-то… Ой, Сережа, как же я дальше жить буду!
Она зарыдала, уткнувшись в его широкую грудь.
– Да нормально будешь жить, успокойся ты. Через неделю и думать забудешь про них. А кроме нас с тобой, никто и не знает про твою беду. И не узнает.
Он привел ее к себе домой, дал иголку с ниткой, чтобы она зашила слишком уж явные прорехи в одежде. Сильно стараться не стоило: родители Ларисы уехали в санаторий, она оставалась с прабабкой, которая была уже совсем старенькая и плохо видела.
После этого вечера Лариса поняла, что влюбилась в восемнадцатилетнего Сережу Артюхина. Она носила в себе свое разгорающееся чувство, тщательно оберегая его от посторонних глаз и греясь в его лучах, которые становились все жарче и жарче.
Лето кончилось, а в ноябре Артюхин должен был идти служить в армию. После того случая они встречались иногда на улице или во дворе, и Лариса робко и нежно улыбалась ему, а он заговорщически подмигивал. Несколько раз Лариса видела его с девушками, и ядовитое жало ревности пронзало ее маленькое сердечко.
Через два года он вернулся, и Лариса поняла, что любит его еще сильнее. Все эти два года она мечтала о нем, мечтала, как он вернется и увидит ее, повзрослевшую, красивую, и непременно влюбится. Но когда вновь увидела его, ей стало плохо в буквальном смысле слова. Закружилась голова, и сердце остановилось. За два года она так распалила себя, что теперь при виде Сергея чуть не теряла сознание. Она умирала от любви. Только слепой мог этого не заметить, а Сергей Артюхин слепым не был.
Через месяц после возвращения он встретил ее в том же сквере, она сидела на той же скамейке, что и два с лишним года назад. Словно прождала его здесь все это время.
– Как дела? – весело спросил он, присаживаясь рядышком.
– Я тебя люблю, – выпалила она, не в силах справиться с собой, и уставилась на него огромными бездонными глазищами.
– Ух ты!
Он достал сигареты, закурил.
– Сколько ж тебе лет? Шестнадцать?
– Пока пятнадцать.
– И уже любишь? – Он насмешливо улыбнулся.
– Не уже, а целых два года!
Она так измучилась за эти два года, что даже не испытывала неловкости. Ей было уже все равно.
Сергей ухмыльнулся и плотоядно оглядел ее округлую и вполне женскую фигурку. В конце концов, она ведь уже не девица…
– Ну, если любишь, тогда пойдем.
Он крепко взял ее за руку и повел куда-то, как оказалось, к приятелю, который уехал и оставил ему ключи от квартиры.
С того дня Лариса Самыкина превратилась в преданную собаку Сергея Артюхина. Он совершенно не воспринимал ее, девятиклассницу, всерьез, мог у нее на глазах крутить романы с другими девицами, приводить их к себе домой и уезжать с ними то в Петербург «на белые ночи», то на море, то еще куда-нибудь «погулять и попить водочки». Она страдала, теряла сон и аппетит, не могла учиться. И по первому зову мчалась к нему, счастливая и сияющая. Она принадлежала ему целиком и без всяких условий.
С возрастом, как ни странно, это не прошло. Сергей не перестал крутить с другими женщинами, но теперь уже делал это не так явно. Лариса стала взрослой, и он ее щадил. Именно щадил, потому что стыдно перед ней ему не было. Иначе разве он признался бы ей, что изнасиловал какую-то деваху? И не просто признался, а попросил подтвердить алиби…
…Мучитель слушал Ларису внимательно, ни разу не перебил, только иногда задавал вопросы, и в какой-то момент ей показалось, что он ей почти сочувствует. Может, у него была несчастная любовь, подумала она, и он на этой почве свихнулся. Может, если с ним разговаривать по-человечески, он подобреет, смягчится и не станет больше ее бить.
– И не противно тебе любить такого подонка?
Вопрос оказался неожиданным для Ларисы. Почему ее мучитель решил, что Сережа – подонок? Разве она сказала о нем хоть одно худое слово? Разве пожаловалась на него?
– Он не подонок, – возразила она. – Он очень хороший.
– Да он же тебя растлил, какой же он хороший. Тебе пятнадцать лет было, это ж статья уголовная, ты что, не соображаешь?
– Но я его любила, – кинулась Лариса защищать своего возлюбленного. – Я же сама хотела, он меня не растлевал. Не смейте так говорить о нем.
– Любила ты. – Он презрительно скривился. – Да твой Сережа тебя в грош не ставит, а ты говоришь: «Любила». Увидел телку молоденькую, свеженькую, которая умирает от желания, аж мокрая вся сидит, так почему не попользоваться? Плевать он хотел на твою любовь и на твои переживания. Вон приспичило ему – пошел и изнасиловал первую попавшуюся девушку, хотя ты его целыми днями ждешь не дождешься. Да и сама ты ничем не лучше его. Он девушку изнасиловал и избил, а ты его покрываешь, следователя обманываешь. Ты же такая же женщина, как и она. Неужели тебе не жалко ее? Себя-то поставь на ее место.