Смерть и воскрешение патера Брауна (сборник)
Шрифт:
Феннер, секретарь, был удивлен больше других, так как узнал пришедшего. Но, когда тот повернул к нему круглое лицо под круглой шляпой и наивно справился о мистере Уоррене Уинде, он ответил еще короче обычного. Однако пришедший не смутился и продолжал стоять на своем.
– Мне в самом деле нужно видеть мистера Уинда, – повторял он. – Как ни странно, мне это необходимо. Мне надо поговорить с ним. Я должен убедиться, что он действительно тут.
– О, говорю вам, – сказал Феннер, которому все это начинало надоедать, – он тут, но видеть его нельзя. Что вы хотите сказать? Разумеется, он здесь. Мы оставили его в той комнате пять минут назад и с тех пор не отходили от дверей.
– Ну, так я хочу посмотреть, не случилось ли с ним чего-нибудь.
– А
– У меня есть серьезные, если не сказать больше, основания сомневаться в том, что с ним все благополучно, – проговорил священник.
– О, небо! – воскликнул Вандам. – Долой суеверия!
– Мне, очевидно, придется объясниться, – серьезно заметил маленький патер. – Вы, вероятно, не разрешите мне и в щелочку заглянуть, пока я не расскажу вам все, от начала и до конца?
Он помолчал, как бы собираясь с мыслями, а затем продолжал, не обращая внимания на то, что вызывает общее удивление:
– Я проходил мимо колоннады, как вдруг увидел какого-то оборванца, который опрометью выскочил из-за угла, обогнув «Полумесяц». Он бежал мне навстречу, и, когда поравнялся со мной, я увидел знакомую костлявую фигуру и знакомое лицо. Сумасбродный ирландец, которому мне однажды удалось помочь. Имени его я вам не назову. Увидев меня, он отшатнулся, и крикнул: «Святые угодники, это патер Браун! Вы – единственный человек, при виде которого я мог бы сегодня испугаться!» Я понял: он хотел сказать, что учинил какое-то сумасбродство. Однако вид мой вряд ли особенно испугал его, потому что он тотчас стал рассказывать. Странная это была история! Он спросил меня, знаю ли я Уоррена Уинда, на что я ответил отрицательно, хотя мне было известно, что он живет где-то здесь, наверху. Он сказал: «Вот человек, который считает себя святым. Но, знай он, что я о нем рассказываю, он был бы готов повеситься». И он несколько раз истерически повторил: «Да, был бы готов повеситься». Я спросил его, не причинил ли он зла Уинду, и получил довольно неясный ответ: «Я взял пистолет и зарядил его не дробью и не картечью, а всего лишь проклятием». Насколько я понял, он только пробежал по переулку, отделяющему это здание от большого товарного склада, пробежал, держа в руке старый пистолет с холостым зарядом, и выстрелил в стену, будто это могло разрушить здание. «Но при этом, – говорил он, – я проклинал его великим проклятием, чтобы Господь схватил его за волосы, а мстящие силы ада за пятки, чтобы он был разорван пополам подобно Иуде и мир забыл бы о нем». Неважно, конечно, что я ответил несчастному сумасшедшему. Он продолжил свой путь немного успокоенный, а я обошел здание кругом, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь подозрительного. И что бы вы думали? В узком переулке у подножия стены действительно лежал старинного образца пистолет. Я достаточно знаком с этим видом оружия и сразу убедился, что он был заряжен только порохом. И на стене остались следы пороха и дыма, даже царапина от дула, но ни малейших следов пуль. И все же я решил подняться сюда, чтобы справиться об Уоррене Уинде и узнать, не случилось ли с ним чего-нибудь.
Феннер, секретарь, рассмеялся:
– Могу вас успокоить. Уверяю вас, он чувствует себя прекрасно. Всего несколько минут назад мы оставили его сидящим за письменным столом. Он был один в квартире, на высоте ста футов от улицы, и сидел таким образом, что никакая пуля не могла бы попасть в него, даже если бы ваш приятель стрелял не холостым зарядом. В квартиру нет другого входа, кроме двери, у которой мы и стояли все это время.
– И тем не менее, – серьезно сказал патер Браун, – я хотел бы взглянуть.
– Но это невозможно, – возразил секретарь. – Силы небесные, неужели
– Вы забываете, – с легкой усмешкой сказал миллионер, – что благословения и проклятия неразрывно связаны с профессией досточтимого джентльмена. Но, сэр, против такой клятвы, вероятно, может помочь ваше благословение? Иначе – что в нем, если ему не осилить проклятия какого-то проходимца ирландца?
– Кто верит в эти вещи в наше время? – запротестовал человек из Оклахомы.
– Патер Браун во многое, конечно, верит, – продолжал Вандам. – Он верит, разумеется, в то, что отшельник переплыл реку на спине крокодила, неизвестно откуда, по его слову, явившегося и затем, по его же слову, испустившего дух. Патер Браун верит в то, что после смерти некоего святого тело его утроилось – в угоду трем приходам, которые оспаривали честь считаться его родиной. Патер Браун верит в то, что один святой вешал свой плащ на солнечный луч, а другой пользовался своим как плотом, на котором он переправился через Атлантический океан. Патер Браун верит, что у святого осла было шесть ног и что дом в Лоретто плыл по воздуху. Он верит, что сто каменных дев плачут и сетуют целые дни напролет. Что же ему стоит поверить в то, что человек мог скрыться через замочную скважину или исчезнуть из запертой комнаты? Я полагаю, он не особенно считается с законами природы.
– Мне, во всяком случае, приходится считаться с законами Уоррена Уинда, – устало проговорил секретарь. – А он не допускает, чтобы его беспокоили, когда он хочет побыть один! Вот и Уилсон подтвердит мои слова, – повернулся он к рослому слуге, который был послан за памфлетом и сейчас возвращался, видимо, с памфлетом, но невозмутимо миновал дверь. – Уилсон сядет теперь на скамейку в комнате привратника на этом этаже и будет вертеть большими пальцами, пока не понадобятся его услуги. До тех пор он в эту комнату не войдет. Не войду и я. Кажется, нам обоим пора знать, с какой стороны смазывается маслом наш хлеб. И об этом никакие святые и ангелы патера Брауна не заставят нас забыть.
– Что касается святых и ангелов… – начал патер Браун.
– …то это вздор, – подхватил Феннер. – Не желая никого оскорбить, должен все-таки сказать, что такие штуки хороши для монастырей и тому подобных обителей. Но через закрытую дверь американского отеля никакому духу не пробраться.
– Но человеку не трудно открыть дверь, пусть даже дверь американского отеля, – настаивал патер Браун. – И, мне кажется, проще всего было бы открыть ее.
– И лишиться места! – возразил секретарь. – Уоррен Уинд предпочитает, чтобы его секретари не были чересчур наивны, во всяком случае, не настолько наивны, чтобы верить в волшебную сказку, в которую, по-видимому, уверовали вы.
– Что ж, – серьезно ответил патер Браун, – это правда, я верю в такие вещи, которые вы, по всей видимости, на веру не принимаете. Но мне потребовалось бы слишком много времени, чтобы объяснить, во что я верю, и привести доводы в доказательство моей правоты. А достаточно двух секунд, чтобы открыть эту дверь и доказать мне, что я ошибаюсь!
Эта фраза почему-то пленила более своенравный и беспокойный ум человека с Запада.
– Признаюсь, я охотно доказал бы вам, что вы ошибаетесь, – сказал Эльбойн, неожиданно шагнув вперед, – и докажу.
Он распахнул дверь и заглянул в кабинет. Прежде всего он увидел, что Уоррена Уинда нет на его месте у стола, затем – что его вообще нет в комнате.
Феннер в приливе энергии в свою очередь проник в комнату.
– Он у себя в спальне, – сказал он, – несомненно, и исчез в соседней комнате, а остальные остановились в первой, оглядываясь кругом.
Строгость и простоту обстановки, о которых уже упоминалось, они восприняли как вызов. Разумеется, в этой комнате не спряталась бы и мышь, не то что человек. Не было ни занавесей, ни шкафов. Даже письменным столом служил простой стол с неглубоким ящиком и наклонной доской. Желтые, с высокими спинками кресла выстроились вдоль стен.