Смерть и возвращение Юлии Рогаевой
Шрифт:
Он терпеть не может чужие двуспальные кровати. Но хозяйка говорит и говорит, и ему хочется бежать от ее назойливого голоса, который с силой ввинчивается в его уши. А кроме того, он ведь должен позвонить в Иерусалим! Хорошо, он согласен отдохнуть в их спальне. Но никаких свежих простыней или наволочек. Всё, как есть, пусть только она даст ему шерстяное одеяло и маленькую подушку. Он снимет ботинки и приляжет на покрывале, прямо в одежде.
— Ну, если вам так спокойней… — соглашается наконец хозяйка. — Я занесу туда ваш чемодан и сумку, чтобы они здесь не мешали.
Она умело расстилает шерстяное одеяло на широкой кровати. А что, она сама разве не хочет присоединиться к их поездке? — вдруг удивляется Кадровик.
—
— А ваш муж… разве он не поедет с нами? — Теперь Кадровика охватывает настоящая тревога. Он даже трезвеет. Как это он не подумал? Нельзя же пускаться в такую далекую дорогу, не зная местного языка и не имея возможности даже словом обменяться с водителем!
— Муж у меня, как вы видели, человек немолодой, и нашему государству он ничего не должен, мне в моих консульских делах он помогает не по службе, а по-семейному.
— При чем тут государство?! Я сам оплачу его помощь.
— Сами?
— Конечно. И, уверяю вас, достаточно щедро.
— Ну, разве что так, — улыбается Консульша, поправляя на нем одеяло, потом закрывает ставни, зажигает в изголовье кровати маленькую лампу и уже от двери советует ему не просто немного отдохнуть, но и поспать, если удастся.
Оставшись наконец один, он первым долгом хочет поставить мобильник на подзарядку. Подколодный Змий своей нескончаемой болтовней совсем разрядил батарейку. Но увы — единственная в комнате розетка не принимает вилку его зарядного устройства. Тем лучше, думает он. Можно избежать разговора со Стариком. Старик может не согласиться с неожиданным планом своего посланника, придется его уламывать, тут никакой батарейки не хватит. Лучше поговорить с матерью — с ней разговоры всегда короткие и деловые.
Он звонит ей, и — какая приятная неожиданность, — оказывается, его дочь этой ночью спала у бабушки и сейчас тоже еще там! На этот раз он не расспрашивает ее, как обычно, о школьных занятиях, а рассказывает сам. О ночном полете, о чужой стране. Описывает, какой снег его встретил, какой здесь холод и мороз, как замерзают целые реки. Под конец подробно объясняет, какую поездку он придумал ради осиротевшего мальчика, и какой этот мальчик трогательный, чуткий и красивый, и как он переживает гибель матери. Дочь на другом конце линии слушает его с жадностью. Ей интересна каждая деталь. И он тоже ощущает прилив бодрости от этого разговора, но его телефон уже сигналит о близком разрыве связи, и он с сожалением отключается, гасит маленькую лампочку в изголовье кровати и, укрывшись плотным шерстяным одеялом, отворачивается к стене. На полочке над кроватью слабо посверкивают в полутьме красноватые стеклянные фигурки лошадей и коров, овец и кур — памятки бывшей мошавной жизни хозяев. Он вдруг вспоминает о гробе, который стоит в углу заднего двора, прикрытый брезентом. Смотри, как повернулось, думает он с горечью. Теперь эта незнакомая красивая женщина, единственную встречу с которой я, видно, так уже никогда и не вспомню, осталась целиком на моей ответственности. В Управлении национального страхования ее личное дело теперь закрыто, бывший муж получил жирные отступные и умыл руки, любовник, или кто он там, давным-давно испарился, и вот даже здешняя Консульша не хочет больше ею заниматься. Один я остался с ее гробом. Да еще эти
Нет, поспать ему, видно, теперь не удастся. Сна ни в одном глазу. Он сбрасывает с себя одеяло и, не включая света, открывает ставни, чтобы глянуть сверху на двор. Вот он, их гроб, в углу, под брезентом. Вокруг ребятишки — видно, заинтересовались, что это тут укрыто, и какой-то старик стоит, отгоняет мальцов. Сосед, наверное, разобрался, в чем дело, и стал добровольцем на стражу. И вдруг он чувствует непривычную, острую жалость. Как все-таки одиноко и неуважительно брошена эта погибшая женщина во дворе чужого дома! Может, хватит уже тащить ее всё дальше и дальше?! Может, лучше было ему промолчать в аэропорту, не вмешиваться в перебранку отца и сына, и тогда мальчишка в конце концов наверняка согласился бы похоронить мать без бабушки? И они еще сегодня бы провели погребение и покончили со всей этой историей. Даже их пакостной иерусалимской газетке всего этого с лихвой бы хватило, чтобы выдать Старику полнейшее отпущение грехов и во всеуслышание удостоверить его глубокую, отныне непререкаемую человечность. А Старику больше ничего и не нужно.
А ему самому? Он опять видит перед собой глаза паренька с их необычным волнующим разрезом и думает: вот, значит, как выглядела погибшая Юлия Рогаева?! А с какой благодарностью этот сирота целовал мою руку! Странная мысль вдруг приходит ему в голову: сейчас он, по сути, впервые за все эти дни не просто выполняет поучение, а решает и действует по указанию собственных чувств.
Эта мысль почему-то наполняет его приятным спокойствием. Если так, значит, всё правильно. В таком случае вполне можно и поспать. Он закрывает ставни, возвращается в консульскую постель, с отвращением опускает голову на бархатную подушку и действительно засыпает. Полчаса спустя его будит громкий, веселый голос бывшего мошавника. Муж Консульши уже вернулся. Кадровик натягивает ботинки, аккуратно складывает одеяло, расправляет постель и выходит в гостиную. Консульша и ее муж сидят за столом и обедают.
— Мы вам всё приготовили. — В голубых глазах сверкает оживление. — Машину нашли с такими широкими шинами, что они пройдут по любой, самой тяжелой дороге. Могучая машина! С врачом я тоже посидел, выяснил, что там написано в вашем заключении. Там были какие-то ошибки в языке, но в общем врач остался доволен.
— Доволен чем?
— Тем, что ее надежно забальзамировали и можно не спешить с погребением. — Теперь голубые глаза смеются. — Ее можно везти хоть на край света. В этом плане вам ничего не грозит.
— А в каком грозит?
— Буря вот приближается…
— Да, ваша жена уже говорила. И я сказал ей, что буду очень благодарен, если вы согласитесь присоединиться к этой поездке. Вы были бы нашим консулом в дороге.
— Он и так уже практически консул. — И Консульша любовно гладит мужа по волосам.
— Консул при Консульше, — с улыбкой говорит муж, касаясь губами ее руки.
— Но я, разумеется, возмещу вам все ваши труды и затраченное время…
— Ну, это не самое важное, — весело говорит старый мошавник. — Хотя тоже не помеха в жизни. Я бы присоединился к вам и без денег, просто из интереса и солидарности, но если вы мне за это еще и заплатите — тем лучше, какой разговор!
— Заплачу, и щедро! — возбуждается Кадровик. — Вы с первой же минуты вызвали мое доверие…
Они улыбаются, видя его волнение.
— Ну, если я вызвал у вас доверие, тогда садитесь быстрей к столу и заправьтесь поплотнее, пора в дорогу. Слышите, ветер уже свистит, не ровен час пурга ударит…