Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн
Шрифт:
— Странно, как мало мы ценим мужество простого народа, — сказала она. — Больше всего мы сочувствуем тем, кто кричит о своих страданиях. А все это воспринимаем, как само собой разумеющееся. — Она указала на фермы. — И не задумываемся над такой дикостью. Смотрим на это и фантазируем: «Как хорошо здесь жить», а жизнь тут — это вытягивающий жилы труд и непрекращающаяся борьба, которая нам не под силу.
— У кутилы за душой нет ничего, кроме жалости к собственной персоне. А когда нация купается в роскоши, сам собой появляется диктатор. Беды и несправедливости
Френсис кивнула на раскинувшиеся за окнами поля.
— Земля заставила.
Посетители заполняли вагон-ресторан и с жадностью разглядывали пустые тарелки.
— В зоопарке настало время кормежки, — сказал Ричард. — Надо идти. — Пока он возился с франками и сантимами, она увидела в зеркале отражение мужчины в сером костюме и девушки. Неужели это мы, удивилась она. Ричард перехватил направление ее взгляда. Засмеялся глазами.
— Красавица и грубое животное? — пошутил он.
В купе парни поджали ноги и позволили пройти. Френсис показалось, что они прервали их оживленную дискуссию. Темноволосый студент казался огорченным и встревоженным. На другого она не взглянула, поскольку чувствовала, что он внимательно за ней наблюдает. Попыталась сосредоточиться на журнале. Одолевал сон, навеваемый ритмом движения… Днем она никогда не отдыхала, но прошлой ночью проспала всего четыре часа, и это послужило ей достаточным оправданием. Она посмотрела в окно, посмотрела в журнал, посмотрела на три пары туфель из коричневой замши. Когда проснулась, они уже были в Париже. Ричард держал в руках собственный рюкзак и ее чемоданчик и что-то говорил одетому в голубую робу носильщику.
Увидела добрую улыбку Ричарда.
— Время попудрить нос, мой пупсик.
Смутившись, Френсис схватила свою сумочку. Хуже нет, когда вот так, второпях, собираешься.
Студенты уже уходили. Она разглядывала их через зеркало пудреницы, слышала, как они попрощались с Ричардом, а потом, неловко, и с ней. Френсис скрасила улыбкой свое удивление, поклонилась и в свою очередь сказала им «до свидания», прежде чем они успели уйти.
Ричард все еще расточал улыбки.
— Хорошо выспалась?
— Великолепно. И должна заметить, чувствую себя, как новорожденная. Я не храпела?
— Нет, ты и спала, как ребенок. Мы все тобой любовались.
Огромная тень заслонила проход. Она принадлежала мужчине с аккуратной черной бородой в аккуратном черном костюме, который медленно пробирался по коридору. Мужчина был огромен, в каждой руке держал по чемодану и поэтому двигался боком, как это делают крабы. Он добродушно сквозь пенсне глянул в их купе. Ричард, кажется, не обратил на это внимания.
Выбрав подходящий момент, мужчина спросил:
— Не пообедать ли нам сегодня вечером в кафе «Волтаир»?
Френсис с жаром его поддержала. На весь коридор прозвенел ее голос.
— О да, обязательно. У нас тоже есть на примете одно приличное кафе.
Носильщик терпеливо их ожидал. Ричард подумал, что на перроне довольно много народу, удивительно много для этого злосчастного года. Он поискал глазами двух англичан. Увидел, как они бойко направлялись к выходу, сжимая в руках фетровые шляпы. За ними, чуть поодаль, маячила жирная черная фигура с двумя чемоданами… Затем она исчезла в толпе. Ричард почувствовал облегчение.
В такси он говорил только про здания и улицы, по которым они проезжали.
Их гостиница была одной из самых маленьких на левом берегу Сены. Они остановились здесь во время их первого совместного визита в Париж, когда с деньгами у них было не шибко, и с тех пор всегда сюда возвращались.
В спальне Френсис помолчала и сказала по своему обыкновению:
— Ничего не изменилось, даже обои. — Безотчетно она год за годом издавала один и тот же недоумевающий возглас. Наверное, подумал Ричард, ее удивляло, как вообще можно терпеть такие обои; и она, безусловно, была права. Обои могли понравиться лишь человеку с самым испорченным вкусом. Френсис тем временем распаковала зубные щетки и направилась в ванную. Прислонившись к двери, Ричард сердито за ней наблюдал.
— Помоги, дорогой, — сказала она и бросила ему губку и коробочку с зубным порошком.
— Будь я проклят, если стану распаковывать вещи. Я голоден.
— Ричард, ты же знаешь, мы вернемся поздно вечером… как обычно… тогда будет не время распаковываться, а я не могу спать, не вымывшись и не почистив зубы. Если ты сделаешь мне ванну, я пока распакую свои парижские платья. Хорошо, дорогой? — Она возвратилась в спальню и запорхала по комнате.
— Это просто немыслимо, с твоего позволения, — взорвался Ричард. — Сперва зубная щетка, а потом и парижские платья, спорю, ты сейчас распотрошишь весь чемодан. У тебя дьявольская энергия, Френсис. После такой ночи, я думал, ты несколько дней не притронешься к своим тряпкам.
— Я выспалась в поезде. — Она сбросила серое фланелевое платье. — Расскажи мне про путешествие, кто эти юные друзья? Блондин просто писаный красавчик, а? А черномазого уродца мне почему-то жалко: он был чем-то расстроен.
Ричард вышел из ванной и вытянулся в шезлонге возле высокого, во всю стену, окна. Он подоткнул под голову розовую украшенную вышивкой подушечку и наблюдал, как Френсис отстегивает подвязки.
— Если хочешь узнать, иди сюда. Ванна пять минут подождет. Она чересчур горячая. Сваришься, как рак.
Френсис улыбнулась и закуталась в шелковый халат. Ричард прав. Ванна, безусловно, должна подождать.
Сидя в шезлонге, они разглядывали зеленые листья за окном в маленьком дворике. Страхи и неуверенность, навалившиеся недавно на Френсис, растаяли где-то вдали, глупо было о них сейчас думать. Она ощутила безопасность, уют, теплоту. Нет больше угроз и жестокости; нет лжи и предательства, нет ненависти и коварства. Приятно лежать вот так, ощущать покой, тепло, удовлетворенность.
Ричард увидел распустившуюся у нее на губах улыбку.