Смерть Ильи Ильича

Угаров Михаил Юрьевич

ШТОЛЬЦ. Что с тобой, Илья? Откуда эти сонные речи? Ведь я помню тебя тоненьким, живым мальчиком…

ОБЛОМОВ. Да, растолстел… Но не терял я ничего! Совесть чиста, как стекло. А так… Бог знает отчего всё пропадает… Да я ли один таков? Смотри – Михайлов, Семёнов, Алексеев, Степанов… не пересчитаешь!

Снова вошел человек в синей форме с синим листком.

На этот раз блондин, – тот, что был первым.

ПЕРВЫЙ ПОСЫЛЬНЫЙ. Двадцать один бйрковец. По двенадцати с полтиною.

ШТОЛЬЦ.

Двенадцать. По пятнадцати рублей. Зато подводы мои.

Посыльный стремительно идет к двери.

ОБЛОМОВ (к посыльному). Послушай, братец! Разорял ли ты мальчиком галочьи гнезда? И кем был – верхним, что лазает, или нижним, что внизу стоит? А почём вы меняли галочьи яйца на вороньи? Мы по два к одному. А вы?

Посыльный замер.

ШТОЛЬЦ. Эй, Илья! Ты мне человека не держи! У него часовая плата. (Посыльному.) Иди, иди!

ПЕРВЫЙ ПОСЫЛЬНЫЙ (уходя). Вороньи яйца мы вообще к обмену не брали!

Посыльный уходит.

ОБЛОМОВ (вдогонку) . Вороньи они не брали! Видать, много ворон у вас было! (Штольцу.) Вот скажи, Андрей, какой из этих двух посыльных лучше? Блондин или брюнет?

ШТОЛЬЦ. Брюнет.

ОБЛОМОВ. Отчего же?

ШТОЛЬЦ. У блондина плата часовая, а у брюнета – недельная, он дешевле. Стало быть, лучше. (Вздыхая.) В чем же жизнь, Илья? Лежать на диване, браниться с Захаром, бояться выйти на улицу? Без труда, без страстей… А разные чулки? А сор вокруг и грязь на окнах? Где ж тут смысл жизни?

ОБЛОМОВ. Послушай, Андрей… Ведь это только литераторы делают себе вопрос: зачем дана жизнь? И отвечают на него. А добрые люди… Добрые люди живут, зная себя, в покое и бездействии. Сносят неприятные случайности – болезни, убытки, ссоры и труд.

ШТОЛЬЦ. Да как же без труда, без преобразований?

ОБЛОМОВ. Труд – наказание, наложенное еще на праотцев наших. Добрые люди любить его не могут, и всегда от него избавляются, где есть случай. Добрые люди не встают с зарей, и не ходят по фабрике у намазанных салом колёс, у пружин. Оттого всегда цветут здоровьем и весельем, оттого живут долго. Мужчины в сорок лет походят на юношей. Старики, дожив до невозможности, умирают легко. Как будто украдкой.

ШТОЛЬЦ. Да кто же так живет? Так никто не живет. Какие такие «добрые люди»?

Обломов молчит.

ОБЛОМОВ (потерянно). Никто. Потому что сама история только в тоску повергает. Вот-де настала година бедствий, вот человек работает, гомозится, терпит и трудится, всё готовит ясные дни. Вот настали они – тут бы хоть сама история отдохнула! Так нет, опять появились тучи, опять здание рухнуло, опять работать, гомозиться… Никак не остановятся ясные дни. Всё ломка да ломка.

Обломов

натянул на себя одеяло.

(Кричит). Захар!

Появляется Захар.

Обломов молчит.

Захар тихо идет к дверям.

Куда же ты, Захар?

ЗАХАР. Что ж тут стоять-то даром?

ОБЛОМОВ. У тебя разве ноги отсохли, что не можешь постоять? (Помолчав.) Впрочем, иди!

Молчание.

Помнишь, как в детстве… Пора домой, там светятся огни. На кухне стучат в пятеро ножей. Жаркая плита – котлеты, пироги… Мешают клюквенный морс… Колют орехи… В гостиной светло. В окна заглядывают из сугробов зайцы. В гостиной музыка… Casta diva…

Напевает себе под нос.

Замолкает, потому что глаза его становятся мокрыми.

Casta diva… Не могу равнодушно вспомнить Casta diva… Как её пела матушка! Отчего, ведь у ней всё было хорошо, – я, папенька, Матрёша, Игнашка… Какая грусть!.. И никто не знает вокруг – отчего… Она одна… Что за тайна?

ШТОЛЬЦ. Ты любишь эту арию? Я очень рад, – её прекрасно поет Ольга Ильинская.

ОБЛОМОВ. Ольга? Ильинская? Кто она? Неужели ты, Андрей…

ШТОЛЬЦ (смеясь). Пока нет! Я познакомлю тебя с ней. Вот голос, вот пение!

Сцена четвертая.

Вечер у Ильинских.

Ольга играет на рояле.

Рядом на двух стульях сидят Обломов и Штольц.

У Штольца спина прямая, он весь в музыке, на лице блаженство.

Обломов же, напротив, вертится на стуле, скучает.

То одно ухо зажмёт, то другое. А то оба разом. А потом отведёт руки, послушает музыку, и снова уши зажмёт.

ШТОЛЬЦ (толкнув локтем). Ты Ольге Сергеевне помешаешь.

Обломов складывает руки на манер подзорной трубы, внимательно разглядывает Ольгу.

Ольга, слегка повернув голову, замечает “подзорную трубу” Обломова, направленную на нее.

Пьеса кончена.

ОБЛОМОВ. Видел? Ты её видел?

ШТОЛЬЦ. Ольгу Сергеевну? Что, хороша?

ОБЛОМОВ (радостно). Слава Богу, не красавица. Ни белизны в ней, ни ярких щек, ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту. Особенно хорошо, что не горят у ней лучами глаза.

ШТОЛЬЦ (неприятно уязвлён). Тише, Илья! Замолчи!