Смерть или престол (Книга Дуба)

Нортон Андрэ

Морской Бродяга Снолли из Волда несообразительным не был. Из-под рукава его кольчуги сочилась кровь. С каменным лицом он вонзил родовой меч в настил палубы и устремил взгляд вперед, а не на пылающие в ночи пожары.

Чего бы еще ни достигли Морские Бродяги, лучше всего они умели строить корабли. В результате этого мир многих берегов и дальних стран был для них таким же знакомым, как и родные холмы. Но теперь все рушилось. На средней палубе крепкого корабля обстановка приближалась к полному хаосу. И несмотря на стойкость Снолли, позади него в небе расплывалось оранжево-красное зарево.

Те, кто выводил «Горгулью» в море, были заняты своим

делом, но вокруг Снолли собрался его личный военный отряд — точнее, его остатки, потому что многие воины были ранены настолько тяжело, что даже не смогли подняться на палубу, чтобы попрощаться с родиной. К их группе присоединился сын Снолли, Оберн, а с ним пришел и волнознатец Гарвас. Оба держали большие мехи. Корабля, на котором прежде плавал Гарвас, больше не существовало, но Гарвас не желал сидеть без дела до тех пор, пока для него отыщется новый корабль и он сможет заняться тем, для чего был рожден.

Тут же поблизости стояли три женщины, сражавшиеся в эти страшные дни рядом с мужчинами, без устали пускавшие стрелы во врага. Три женщины, оставшиеся в живых на этом корабле.

Гарвас раздал всем прощальные чаши, выточенные из рогов, — он достал их из висевшей на его плече сумки. А потом Оберн наполнил каждую чашу из мехов.

Выполнив эту обязанность, Оберн занял свое место за спиной отца. Шум на палубах не стих, но стоявшие рядом со Снолли легко расслышали его слова — слова такие же древние, как его народ.

— Будьте наготове и крепко держите сталь. — Голос Снолли не срывался, он без колебаний произнес старинный призыв. — Мы сделали все, что могли сделать кровные родичи. Мы приветствуем тех, кто уже погиб. — Он поднял свою чашу. — И честь тому, кто умрет следующим!

Он осушил чашу одним глотком и швырнул ее за борт. Все его воины повторили этот жест. Так они давали понять ветру и волнам, что предвидят свою судьбу, но сдаваться не намерены.

Оберн едва не испортил обряд: вино оказалось таким кислым, что желание выплюнуть его было почти непреодолимым. Но ведь этот напиток и не был предназначен для радостного пира. Вино символизировало горечь расставания, и мрачный смысл прощальной чаши становился понятным, как только ее содержимое касалось языка. Оберн заставил себя проглотить вино, но все его существо восставало против предзнаменования, которым он чуть не подавился.

Они сражались — о да, как они сражались! За этой ночью лежали почти три года битв, безнадежных вылазок, упорного сопротивления. Они были не первыми, кому пришлось сделать такой выбор. Поспешно нагрузив те шесть кораблей, которые удалось перевести в безопасный порт, они привели на палубы всех, кто еще оставался в городе. Они были арьергардом — и не слишком надеялись на то, что ветер и волны придут им теперь на помощь.

Откуда они явились, эти захватчики, во главе которых стояли жуткие всадники верхом на чудовищных монстрах? Их оружием были волшебные палки, извергавшие туман, который выжигал людям легкие. Никому из разведчиков Снолли так и не удалось выяснить, откуда в северных льдах появился этот ужас, ворвавшийся в прекрасные земли, которые с незапамятных времен принадлежали Морским Бродягам. Да, врагов удавалось убивать, но захваченные в плен умирали словно по собственной воле, прежде чем у них удавалось выпытать хоть что-нибудь. А сами враги пленных не брали: мужчины, женщины и дети захлебывались кашлем в облаке ядовитого тумана и почти сразу умирали.

И вот теперь враг захватил последний оплот обороны — вернее, его пылающие руины. И только открытое море осталось тем, кто собрался на палубах перегруженных судов.

Отряд на корме стоял тесной группой, глядя на огонь, отражавшийся в облаках.

— Летун!

Рука впередсмотрящего взметнулась вверх. Что-то действительно парило в воздухе, приближаясь к кораблю. У Оберна были зоркие глаза разведчика.

Он заметил в небе двух летунов — один крошечном точкой обозначился на фоне ночного неба, за ним следовал второй, гораздо больших размеров. Но тут же маленькое существо словно растворилось в воздухе. Оберн протер глаза, убеждая себя в том, что больший летун просто проглотил меньшего.

Темное существо, следовавшее за ними, не было морской птицей. Даже в далеких землях Морские Бродяги никогда не видели ничего подобного. Из всех событий страшной ночи это было самым странным и настолько не похожим на все известное им, что Оберна охватили страх и дурные предчувствия. И, похоже, не только его. За его спиной зазвенела тетива. Стрела попала в цель, но летуна не сбила. Он просто взмыл высоко в небо с такой легкостью, с какой олень перепрыгивает через ручей. А потом резко ушел вбок и исчез, растворившись в темноте.

Оберна пробрало холодом, и ночной ветер был тут ни при чем. Юноша не сомневался в том, что это было видение — но кто его послал и с какой целью, угадать было невозможно.

5

Ясенка подошла ближе к высеченному из камня гигантскому лапперу. Ее первый страх забылся, сменившись любопытством, — его пробудила странная надпись, выбитая на брюхе чудища. А потом, вздрогнув, девушка вдруг поняла, что прошло много времени и приближается ночь. С темнотой придут те опасности, что каждый вечер заставляют трясинный народ прятаться по домам. Ясенка выпрямилась, осмотрелась и прислушалась к миру всем своим существом. Несмотря на проявленную ею беспечность, ей повезло: она больше не слышала ни криков охотников, ни кваканья болотника. Произойти могло одно из трех. Либо лапперу надоело ее преследовать, и он вернулся в свое подводное жилище. Либо он пал жертвой охотников… или сам съел их и теперь спит, переваривая свои обед. Однако третий вариант казался Ясенке наименее вероятным.

Она знала, где проходит главная тропа, но прекрасно понимала, что Тассер мог уже опомниться от первого испуга и устроить засаду возле этой полоски надежной суши. Единственным ее оружием был изогнутый нож из панциря черепахи, которым она срезала тростник — и который каким-то чудом не потерялся во время ее отчаянного бегства.

Участок Трясины, на котором она сейчас находилась, отнюдь не был безопасным. Девушка знала, что, оставаясь здесь, ежеминутно рискует. И ей угрожают не только обитатели омутов, но и козни тех, кто сегодня хотел ее захватить.

Ясенка осторожно повернулась. Когда-то какие-то люди — или не люди — построили здесь убежище. Она пришла сюда по каменной дорожке, скрытой под водой. И этой дорожке много-много лет. А что, если к этому месту ведет не одна древняя тропа, а две или несколько?

Девушка еще раз посмотрела на каменное чудовище. На этот раз ее внимание было сосредоточено не на самой фигуре, а на окружавших площадку зарослях, достаточно густых и неприветливых, чтобы окончательно превратить в лохмотья одежду Ясенки. На перекрученных ветках виднелись шипы длиной с ее палец. Они угрожающе поблескивали, и их желтоватый цвет сообщил ей, что для человека они смертельны.